Евгений Минаев - Наследство Ньютона

Подойдя к автомобилю, Божидар открыл дверцу джипа и забросил на сидение свою сумку. Потом еще раз повернулся посмотреть на окна дома. Света не было видно. «Значит, она спит». – Подумал он. Ему вдруг захотелось вернуться обратно к Ивице, лечь рядом с ней в теплую постель, ощутить запах ее кожи, погладить разбросанные на подушке черные волосы, а потом целовать ее смуглые щеки, едва открывающиеся, после сна глаза, и горячие, чувственные губы. Однако надо было ехать. Божидар медлил, и прежде чем садиться в машину, рукой ощупал образок со святым Георгием, который Ивица одела ему на грудь. «Конечно, я должен, как и обещал, вернуться». – Решил он и, привычным движением взявшись рукой за открытую дверь автомобиля, сделал резкое движение вверх, чтобы подняться на подножку джипа, а затем уехать, увозя с собой отснятые документальные материалы. В этот миг, одновременно с его движением, раздался хлопок.

«Снайпер» – Последнее, что пронеслось в его угасающем от боли сознании. От удара пули тело Божидара бесшумно рухнуло со ступеньки джипа на каменистую, мокрую почву.

Звук хлопка оказался настолько слабым, что даже все еще с ночи дремавшие на крыше церкви черные вороны, лишь слегка обеспокоившись, сначала прыжками стали передвигаться по наклонной черепице и только потом уже поднявшись в воздух, громко закаркали. В этот момент отец Гойко, находясь в своей маленькой спальне, которую он с улыбкой называл кельей, лежа в постели услышал хлопок. К старости у многих людей непонятно по каким причинам обостряется слух. Однако старик решил, что это звук от надломившегося под дождем старого дерева, которое, наконец, обрело покой на холодной, поросшей мхом, каменистой земле. До начала утренней службы еще было время. Священник не спал по привычке. Побаливала спина, давало о себе знать ушибленное в начале лета правое колено, да и воспоминания о прошедших годах, словно растревоженные пчелы, бередили душу, не давая спать в этот утренний час. Отец Гойко повернулся на правый бок и, чтобы снова уснуть, стал про себя читать молитву. За окном начинало сереть.

Все последующие дни продолжали течь без особых изменений. В связи с работой на разные издательства Корневу приходилось часто проводить дни и ночи в поездах, ночевать прямо в редакциях, на угловом диване. Николь не звонила. «Слишком занята», – успокаивая себя, старался думать он, хотя на душе почему-то было не спокойно. В тот день, ранним утром, Андрей еще спал, когда раздался долгожданный звонок. Однако это была не Николь.

– Это Андрей Корнев? – Слышимость была очень хорошей. Голос был совершенно чужой. – Я директор оркестра, в котором Николь работает. Мы сейчас на гастролях в Южной Корее. Уже три дня, как Николь исчезла. Не приложим ума, что могло с ней произойти? Обращение в полицию пока никаких результатов не дало. Есть сведения, что похожая женщина по ее паспорту вылетела из Сеула в Европу. Точнее в Париж. Мы решили позвонить Вам, потому как в номере она оставила записку. Сейчас я Вам ее прочту. – В трубке возникла пауза, было слышно шуршание бумаги. – Вы меня слушаете? Написано наспех. «Меня искать не надо». Все. В номере на столике лежала раскрытая записная книжка Николь. Там было написано: «Позвонить Андрею». Как нам известно, другого Андрея у нее среди знакомых нет. К тому же в книжке есть Ваш номер телефона. – Абонент замолчал, видимо, ожидая реакции. Несколько успокоившись, добавил. – Может быть, она Вам звонила? Вы извините, я, наверное, звоню очень рано. Сколько у Вас сейчас времени?

На часах стрелки показывали половину шестого.

– У нас уже утро. – Андрей старался осмыслить полученную информацию. Но, ничего не придумав, только сказал. – Нет, в эти дни Николь мне не звонила. Она уехала с вещами?

– Практически нет. Отсутствуют лишь паспорт и альт, может быть еще какие-то мелочи. Видимо, собиралась спешно. Основные вещи на месте, в номере. Мы привезем с собой.

– Спасибо. – Сказал Андрей.

Они попрощались.

Самолет уверенно набирал высоту. За окном пейзаж Пулковских возвышенностей казался игрушечным макетом, где дома и машины смотрелись не больше спичечных коробков. Вечером того же дня, когда раздался звонок из Сеула, в гости заявился сам Конклифф, вид у него был крайне встревоженный, если не сказать, сильно нервозный. Он смотрел красными от бессонницы глазами, но голос был тверд и ровен.

– Я вынужден обратиться к Вам, хотя знаю, что процессы в Вашем организме еще не совсем завершены. Однако обстоятельства изменились.

После чего он коротко поведал историю своей семьи, в которую входила, как оказалось, и Николь. Теперь многое Андрею стало понятно.

– Я родился в 1725 году, незадолго до кончины моего отца Исаака Ньютона. Моя мать была еще совсем девочкой и брала у старого лорда уроки математики. Живя последние годы в уединении, отец мало с кем общался. Но все же не чурался своих наивно простодушных соседей. Девочка попала к нему совершенно случайно, по просьбе родителей. Никто не предполагал, чем все может закончиться. У нее рано проявились способности, она оказалась талантливой ученицей и смогла по достоинству оценить гения.

Старик говорил, почти не глядя на Корнева.

– Между ними случилось то, что нередко бывает между стареющим мужчиной и юной, молодой женщиной, когда, подобно могучей птице, природа делает магические взмахи крыла. Вспомним хотя бы историю с Гете. Как говорится, любви все возрасты покорны. – Старик неожиданно ухмыльнулся. – Это, кажется, у Пушкина было написано. Но мысль далеко не новая. Отец стеснялся возникшего чувства. Мать была гораздо решительнее. Она рассказывала, что ей было абсолютно наплевать, что скажут родители, или подумают соседи. Но продление духа Ньютона должно было получить дальнейшее земное воплощение. По уговору между семьей Конклифф и Ньютоном все было скрыто от окружения. Общество никогда не было посвящено в эту тайну. Ни одни историк великого ученого не пронюхал и не написал об этом ни строчки. После кончины Исаака Ньютона мать продолжила его опыты и получила обнадеживающие результаты. Это помогло ей предвидеть и устроить не только свою жизнь, но дать мне шанс на практике реализовать достижения родителей.

Марлин откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Показалось, что он погрузился в пучину воспоминаний. Но то, что продолжало его тревожить, отражалось на углубившихся складках его лица. На память пришли примеры вспыхнувших отношений между стареющими мужчинами и юными девицами, готовыми пожертвовать общественным положением, и даже жизнью. Гений немецкой поэзии Гете, русский писатель Иван Бунин, великий Чарли Чаплин, в конце концов, – всё разные эпохи и другие времена, но ситуации схожие. Он – стареющий лев, она – юное очарование. Молодых женщин увлекала неповторимая красота «уходящей натуры». Банальная история.