Кирилл Берендеев - И ты, Гомер! Фантасты о писателях

Идея вклеить страницу повиновения в библиотечный формуляр оказалась просто гениальной. Никому и никогда не дают на дом журналы – сиди и читай в читальном зале. И только Инкосин Эдуард Сергеевич, 13 лет, 8"А» класс, имеет исключительное право брать сколько угодно журналов на дом. Формуляр – тоже книга, только очень маленькая. Книга учета библиотечных записей.

Я начал эскпериментировать. Я прочитал «Каллистяне» Мартынова – и вклеил к каллистянам свою страницу. Книга похудела вдвое и стала намного интересней. Я вклеил свою страницу в «Билет на Транай»… и книга стала втрое толще. Я обрадовался: еще бы! в три раза больше фантастики! – но обрадовался я зря. Книжка стала понятней, да. Но перечитывать я бы ее не стал. Я попробовал вклеивать страницу повиновения в «Нержавеющую крысу», в «Другой миф» Асприна – и с тем же результатом: книжки становились толще, становились понятней… и их не хотелось перечитывать. Из них исчезла загадка.

Загадка исчезла из «Тайны двух океанов» – «Тайна» при этом похудела. Я подумал, что в «Тайне» было много лишних слов, которые прятали смысл. Была путаница, но не было настоящей загадки.

А в «Нержавеющей крысе» и других интересных книжках, наоборот, была загадка, но слов было меньше, чем мыслей. Сделано это для того, чтобы я мог сам додумываться до новых идей. Но страница повиновения превращает интересные книжки в обычные, где не надо ничего додумывать и угадывать. В них все становится понятно. Загадка исчезает и вернуть ее уже не удастся – я перерос эту книгу. Понял и потерял.

Мне стало грустно. Я испортил пониманием столько хороших книг…

* * *

– Ты стал какой-то рассеянный, – сказала круглая отличница Сырбачева.

– Ты тоже изменилась. Учишься на одни пятерки.

– Я не знаю, как это у меня получается. Я ничего особого не делаю, просто вдруг стала понимать все учебники…

– А хочешь почитать «Крысу из нержавейки»? Моя самая любимая книжка! – я хотел добавить: «была».

– Давай!

Я достал из портфеля «Крысу», вырвал из нее первую страницу и протянул Сырбачевой. Вырванную страницу засунул себе в карман.

– Извини, там страницы не хватало, я ее сам переписал из другой книжки, но вышло некрасиво. Я переделаю.

– Я могу переделать! Я умею очень красиво писать.

– Потом. Ты сперва прочитай!

Я проводил ее до подъезда и пошел домой.

У подъезда кружились в свете фонаря снежинки.

Дома отец, не отрывая носа от своих журналов, помахал мне рукой в сторону кухни. Мама промычала что-то вроде «помойза сабойпа суду» и забыла обо мне. Я отрезал хлеба, намазал маслом и отправился к себе читать. Утром я начал читать «Имя розы», читал на всех подряд уроках – учителя пытались мне мешать; но, наконец, можно почитать в полной тишине с надеждой, что меня не побеспокоят. Время исчезло, растворившись в книжных страницах. Я дочитал роман, закрыл последнюю страницу и замер, стараясь удержать в глазах ускользающий мир. Взял журнал «Знание; сила» полистать.

Каждый вечер перед сном папа читает вслух. В проем двери просунулась мамина рука, помахала мне призывно. В другой руке мама держала «Иностранку».

– Быстро в зал! – мама выключила свет, перелистнула страницу и закрыла журнал. Я, не отрываясь от чтения, побрел за ней.

Папа полистал вечернюю книгу, нашел отправную точку и зазвенел:

– «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»

Мне кажется, я всего Пушкина знаю наизусть, но каждый вечер, когда папа начинает читать, происходит какое-то волшебство. Произнесенные слова растворяются и остаются только музыка и течение образов – не картин, но и не слов, я не знаю как это называется – мир вокруг становится сказкой. Папа читает каждый вечер, всегда, всю жизнь читает одну и ту же огромную книгу в темном кожаном переплете.

Я вынырнул из своего журнала и погрузился в папин голос.

Чтение закончилось, отец закрыл книгу и поднялся, чтобы положить ее в книжный шкаф. В шкафу живут и другие книги, но лишь постольку, поскольку вечерняя книга не возражает. Она там главная. А простой книжный народ толчется на стеллажах справа, слева и напротив.

– Знаешь, такое странное ощущение, будто и хазары не совсем плохие и Олег не совсем хороший, а деду вообще пофиг на все…

Папа улыбнулся:

– В этом и дело. Что бы ни писали в учебниках – Пушкин старался сам все ощутить на своей шкуре. Собственно, этим он и отличается от большинства писателей.

– И цветом кожи, – я улыбнулся в ответ и ушел чистить зубы.

Собственно, мы воспринимаем Пушкина как члена семьи. В ванной я открыл «Знание-силу» и стал читать одним глазом, стараясь держать отражение в зеркале под контролем. Второй глаз покрутился туда-сюда и нырнул тоже в текст. Так я и выполз из ванной с белыми пятнами вокруг рта. И никто меня не видел.

Процесс перемещения из ванны в спальню, положение тела в пространстве – вертикальное сменилось на горизонтальное – я не замечал ничего. Ну, попался рассказ…

В дверной проем просунулась мамина рука, пошарила по стене в поисках выключателя.

– Быстро спать! – мама погасила свет в моей комнате, перелистнула страницу и ушла дочитывать.

Им можно, а мне нельзя. Ага. Конечно. Я не дал справедливости страдать, включил снова свет и взялся перечитать «Трех мушкетеров».

Я не вклеивал в «Мушкетеров» страницу повиновения, книжка казалась интересной, но почему-то, в отличие от «Имени розы», читать не очень-то получалось. Раньше я просто нырял в книгу, переставая слышать и замечать окружающее. Я дрался вместе с героями, изобретал, путешествовал, ненавидел – я не замечал букв, не замечал времени, я забывал о себе.

Раньше я не был всемогущим.

Но вот я умею такое, что любые мои желания могут стать реальностью – ведь книги правят миром. Если в моем свидетельстве о рождении будет записано, что я сын китайского императора – в Китае появится император и я буду его сыном. Если в университетских книгах будут записи о том, что я сдал все экзамены – я стану доктором любых наук, самым молодым в мире. Но я ведь этого не хочу. У меня самые лучшие в мире родители. Если я стану доктором наук, мне придется бросить школу и идти работать, а я же ничего не умею. Да и не хочу. Все, чего я хочу – это чтобы мне не мешали читать. И чтобы папа с мамой не расстраивались.

Когда я вспоминаю ту ночь, мне неизменно мерещится, будто я держу в руках какую-то книгу в красной обложке – но не могу вспомнить ни названия, ни о чем эта книга… Видимо, в какой-то момент «Мушкетеры» мне настолько наскучили, что я задремал. И вдруг встрепенулся:

…А если мой папа вдруг оказался бы сыном короля?

Эта мысль убила во мне последний интерес к «Мушкетерам».

Я погасил свет и улегся обдумать план действий. У папы скучная работа в конструкторском бюро, а он любит музыку. Мама всю жизнь мечтала о путешествиях… А в школе что будет! Вот это да!