Кирилл Берендеев - И ты, Гомер! Фантасты о писателях

Музыка заиграла медленнее, и ее подхватил за талию, закружив в танце, смуглый мужчина в светлом костюме. Она запорхала, как бабочка, словно и не было медлительности, подстроилась под партнера… Мельком я оглянулся на Лошадиную улыбку: улыбки-то у него как раз не было – флегматично и сосредоточенно он поглощал заказанные яства. Я отвернулся.

Хотелось ли мне потанцевать с ней? Конечно, хотелось! Но вот беда: откуда-то змеей выползло смущение – мне казалось, что в шортах я буду слишком контрастировать с приличной публикой в летних костюмах… Впрочем, зря я опасался: и пяти минут не прошло, как на танцплощадку выбрался толстяк в совершенно, на мой взгляд, неприличных шортах цвета хаки, и начал выписывать пьяные кренделя. И ничего – нормально. Я нервно сделал пару затяжек, притушил сигарету и пошел в круг танцующих.

Вблизи незнакомка показалась мне еще красивее, чем издалека: глаза ее блестели и излучали свет. На этот свет я и полетел, как мотылек – и следующий танец был наш.

Осторожно, словно хрупкую статуэтку, я обнял ее за талию и аккуратно закружил, подстраиваясь под ритм. Как оказалось, подстраиваться было излишне – она подчинилась, повторяя все мои движения, будто отражение. Будто часть меня. И я, уже ни о чем не думая, отдался танцу целиком…

Может быть, я заснул? Может, потерял сознание? Не помню ничего, кроме легкого головокружения и танца, бесконечного, как сама жизнь. Нет, все-таки припоминаю, что кто-то пытался меня отлучить, даже оторвать от незнакомки – бесполезно: словно и впрямь стала она «плоть от плоти»… И только потом, когда она сама отстранилась и, поклонившись на прощанье, пошла к своему столику, я вдруг понял, что имел в виду Платон, описывая муки разделенных надвое человеческих существ, потерявших свои половинки. Я больше не был целым без нее! Хотелось заплакать.

Я вернулся за свой столик. Закурил. С тоской посмотрел на то, как Лошадиная улыбка оплачивает счет…

И тут в мою безнадежность ворвался ее взгляд. Глаза в глаза. Длилось это целую вечность… А потом она вдруг улыбнулась и весело так, заговорщически, подмигнула мне. Я моргнул, и видение пропало – они пробирались между столиками к выходу.

– Счет! Официант, счет! – заорал я.

Не дождался, конечно. Оставил на столике заведомо большую купюру и рванул к выходу вслед за исчезнувшей парой.

Когда я выскочил из кафе, они уже почти растворились в темноте, пропитанной запахом моря – только вдали мелькнуло светлое платье. Стояла ночь, по-южному влажная и жаркая, со стороны моря дул легкий ветер, трещали цикады. Я рассекал вязкий морской воздух, стараясь догнать девушку и ее пожилого спутника. О чем буду говорить с ними, я еще не знал, ноги несли меня сами, такое ощущение возникает, когда бросаешься вниз с обрыва и никак не можешь остановиться. «Мистика какая-то», – подумал я отвлеченно и тут же отбросил эту мысль – никакой мистикой и не пахло, просто Незнакомка в белом основательно вскружила мне голову. Я остановился, когда она вместе со своим спутником скрылась в дверях роскошного пансионата, на фасаде которого горделиво красовались четыре звездочки.

В задумчивости я присел на лавочку. Закурил. Не идти же к ним в номер! Самое логичное – отправиться домой и вернуться сюда утром или днем – сейчас они наверняка лягут спать… На мысли «лягут спать», я представил, как Лошадиная улыбка обнимает мою незнакомку и меня передернуло.

В общем, вопреки всякой логике, я остался на месте, нервно куря одну за другой сигареты, а проклятое воображение, натренированное литературными занятиями, продолжало выдавать эротические сцены, постепенно сменяющиеся картинками жесткого порно. Я решил не мучиться и уйти. Докурил очередную сигарету, поднялся… В этот момент дверь пансионата приоткрылась, и из нее выскользнула она.

Я ожидал всего, чего угодно, но только не этого! Старая примета оказалась верна – как девушка входит в воду, такова она и в любви. Без секундной задержки, без малейшего колебания, незнакомка вплыла в мои объятия. И снова был танец, и снова я почувствовал себя единым существом: двуглавым, четырехруким и четырехногим. И только когда одежда сама по себе слетела с нашего единого тела, мелькнула мысль, что Лошадиная улыбка может нас застукать. Эта мыслишка не могла помешать нашему единению, но ее хватило, чтобы наше четырехногое существо встало на две (мои) ноги, и переместилось в кусты. Наверное, кустарник должен был поцарапать наше тело. Но не поцарапал. Это был наш танец, наша ночь и все вокруг, даже кусты, были на нашей стороне.

Спустя вечность, вечность и еще раз вечность, когда я расслабленно курил, а она сидела у меня на коленях, обвив руками мою шею, я узнал ее имя – Ирина. Мысленно я сразу переименовал ее в «Инь».

Меньше всего в этот момент мне хотелось допытываться о мотивации ее поступка, но один важный вопрос я не мог не задать:

– Кто он тебе? – спросил я. – Отец? Любовник?

Она пожала плечами:

– А есть разница?

Разница была, конечно, принципиальная, но я не решился настаивать. У каждого свои тайны.

И тогда я начал рассказывать ей о себе. Сначала немного сбивчиво, потом увереннее. Рассказал, что я – начинающий писатель (нет, не так, я назвал себя «литератором» – это слово мне всегда нравилось больше), что здесь, на отдыхе, продолжаю творить и очень надеюсь, что напишу что-нибудь стоящее…

Ирина-Инь слушала внимательно, но почему-то все время улыбалась, а, услышав о писательстве, вдруг звонко рассмеялась:

– То ли мне везет на литераторов, то ли они притягивают друг друга…

– Что? Твой… он тоже литератор?

– А ты не узнал? – в ее голосе прозвучало сомнение.

– Н-нет, – покачал я головой. – А что, был должен?

– Я думала, Куцего знают в лицо…

– Как-как? Куцего? Аркадий Борисович Куцего?!!

– Ну да!

Если бы она оказалась наследной принцессой княжества Монако, то и тогда я был бы поражен меньше. Тот, кого я весь вечер именовал Лошадиной улыбкой, не кто иной, как писатель с мировым именем Аркадий Куцего! Этого просто не могло случиться!

Я мотал головой, словно нокаутированный в первом же раунде Майком Тайсоном «Черный носорог» Клиффорд Этьен, пытаясь разложить и собрать по кусочкам заново все мысли о Лошадиной улыбке. Как я мог не заметить, что у него лицо мыслителя? Как мог не признать с первого же взгляда того, чьи книги будоражили мое воображение не первый год? Того, кем я всегда так восхищался? Мне было стыдно. А вдруг… Вдруг она – его жена, а я…

Пока я путался в мыслях, как муха в паутине, Ирина уже оделась (только тут я заметил, что на этот раз платье на ней было не белым, а черным, как южная ночь) и смотрела на меня выжидающе, как бы говоря своим видом: «Провожай!»