Кирилл Берендеев - И ты, Гомер! Фантасты о писателях

– Оставь его в покое, козел! – кажется, она рыдала при этом.

Она помогла мне подняться. Из кафе выскочил официант. Подал намоченную холодной водой салфетку. Может быть, мне почудилось, но в его глазах было сочувствие. Потом Ирина проводила меня до дому. Я шел медленно, морщась от боли. Разговаривать не хотелось.

Секса на этот раз между нами не было, но заснул я в ее объятиях. А когда проснулся – стояло уже утро, и в постели я был один.

Чувствовал я себя отвратительно – стоило пошевелиться, как грудь отзывалась болью. Но это, конечно, еще не было поводом к отмене нашей очередной утренней встречи с Куцего: слишком уж она была важна для меня. А еще волновало: как Ирина добралась домой?

Аркадий Борисович выглядел сегодня неважно. Неужели не спал всю ночь, дожидаясь Ирину?

Синяка он у меня будто бы и не заметил, сразу начал обсуждать мой рассказ.

– Насколько я понял, идея текста – показать бесхребетность героя, типичного нашего современника, стоппера. Возможно даже, вы задавались целью поднять тему «потерянного поколения», с позиции автора-демиурга загнать свой персонаж в моральный тупик, чтобы потом выставить его в отрицательном свете. Стоит отметить, у вас ничего не получилось. Вы, наверное, считаете, что, отказавшись от оценки конкретных действий героя, вы открыли что-то новое в литературе? Еще Солженицын использовал эту методику, и надо сказать грамотно использовал. В его текстах есть один отрицательный герой – Система, и принципиальное «неоценивание людей» дает ему возможность вынести приговор Системе. На Солженицына, в отличие от вас, работает сама ситуация. Ваш герой катится по наклонной плоскости – это да. Вот только вы не зафиксировали точку, где началось его падение, эта точка вынесена за рамки рассказа. Этот стоппер, по сути, не совершил ни одного поступка – ни хорошего, ни плохого, поэтому читатель даже в самом конце рассказа не знает, как к нему относиться. Помните Наутилус: «…ведь все, что нес, ты не донес, значит, ты ничего не принес»? Не только ваш герой ничего не принес в рассказ, но и вы сами ничего не донесли до читателя. И потом эта девушка, которая спасла герою жизнь. Вот она дает свою оценку – жесткую и не совсем понятную. Задайте себе один вопрос: как должен был поступить герой, чтобы избежать сложившейся ситуации, а потом постарайтесь дать на него четкий и единственный ответ. В тексте этого ответа нет, читатель его не видит. Композиция нарушена, открытый финал работает против вас, автору текста остается только посочувствовать. Знаете, еще в вашем рассказе прослеживается некоторое сходство с «Героем нашего времени» Лермонтова. Вас определенно вдохновил характер Печорина, с той лишь разницей, что тот-то находится в обществе, он всего лишь рама, в которой читатель видит нравы своего века. А у вас общества нет даже за кадром, все действие происходит на большой дороге, в вакууме. Что вы хотите сказать читателю этим рассказом? Кого показать?

Чем больше он говорил, тем больше снова напоминал Лошадиную Улыбку – того типа, которого я возненавидел с первого взгляда. И только в конце смягчился, вдруг стал прежним Аркадием Куцего, которого я успел уже полюбить за эти дни. Чувство подавленности, однако, осталось – я чувствовал себя никчемным подмастерьем, недостойным такого учителя.

Вернувшись домой, я засел за КПК и попробовал писать, следуя советам Мастера, но у меня ничего не выходило – мысли путались, грудь мучительно болела. А еще больше меня тяготило, что вечером вновь нужно идти в это проклятое кафе, где меня вчера избили. Впрочем, выбора у меня, как всегда, не было…

В кафе меня ждала неожиданность: Ирина сидела за столиком одна.

– А где Аркадий Борисович? – спросил я растерянно.

– Он… – начала она, но в это время подошел наш неизменный официант.

Вид этого малого так поразил меня, что я на секунду даже позабыл о Куцего: на его лице красовался синяк не меньше моего, но вид при этом был сияющий, он даже подмигнул мне.

– Вчера пришлось силой успокаивать одного буяна, – сказал он заговорщически. – Больше он вас не побеспокоит.

Ну надо же! Этот парень, оказывается, готов отрабатывать свои чаевые…

И тут зашел Куцего. Выглядел он еще хуже, чем утром. Был задумчив и ничего не ел, хотя заказал, как всегда, много. За столиком повисло тягостное молчание.

И тут он вдруг заговорил своим обычным, спокойным тоном:

– Литература, молодой человек, не терпит слабых. Это вам не бокс, где может повезти в решающем раунде. В литературе синяками не отделаешься, она убивает душу, быстро и качественно. Ваши тексты откровенно слабы, и я не знаю, что вы можете сделать, чтобы они стали лучше. У каждого писателя в жизни однажды наступает такой период, когда техника вроде есть и сюжеты еще не перевелись, а шедевра не получается. Словно бьешься головой о какой-то невидимый потолок, и так попробуешь, и эдак, ан нет – вроде все хорошо получается, но не шедевр, не шедевр, не шедевр! – Куцего машинально поправил прическу и жестом остановил готовое сорваться с моего языка возражение. – Помолчите, молодой человек, если хотите хоть чему-нибудь научиться. В ваших текстах слабое место – это сюжет. Точнее не сюжет в общепринятом смысле, а то, что я называю «сюжетной составляющей персонажа» – поступки главного героя, его поведение в рамках происходящего в тексте. Нет-нет, с мотивацией у вас полный порядок, я понимаю, почему ваш стоппер так себя ведет, тут не придерешься. Вот только в процессе их совершения он перестает быть героем, понимаете? Он плывет по течению, он не действующее лицо, а всего лишь объект повествования, а субъектом остается автор. Заставьте его совершать поступки, причем не с бухты-барахты, а обдуманные поступки. Именно этого не хватает вашему герою – рефлексии. Когда он встает перед выбором и действует по зову, как говорит современная молодежь, собственной задницы, он остается субъектом. А вот когда он вопреки здравому смыслу выбирает нечто неосязаемое, духовное, тогда он и оживает. И пусть критикам кажется, что с мотивацией не порядок, на то они и критики, чтобы истекать желчью, это их работа. А ваша задача – долбить головой потолок, пока его не сломаете. Или не пробьете голову, я уже говорил, что литература не терпит слабых.

– Как вы думаете, у меня есть шанс сломать этот потолок? – быстро спросил я.

– Ни малейшего, – отрезал Куцего.

Я несколько минут помолчал, потом спросил:

– Помните, вы говорили про катализатор. Нечто, что может протолкнуть писателя на следующий уровень. Это ведь вдохновение, да? Чтобы преодолеть природный потолок писателю необходимо вдохновение? Я вас правильно понял.

Куцего тяжело вздохнул, и я вдруг увидел, насколько этот человек устал.