Пер Валё - Гибель 31-го отдела

В вестибюле, кроме Иенсена, находился еще юнец лет девятнадцати. Вытянув ноги, он сидел в кресле из стальных трубок и тупо смотрел перед собой.

Тот, ради кого Иенсен приехал сюда, оказался загорелым и синеглазым мужчиной, чуть выше средней упитанности, с бычьим затылком и надменным выражением лица. Он был одет в спортивные брюки, сандалии и короткую элегантную куртку из какой-то легкой ткани.

— В чем дело? — хмуро начал он. — У меня решительно нет времени.

Иенсен шагнул ему навстречу и предъявил свой значок.

— Моя зовут Иенсен. Я комиссар шестнадцатого участка. Веду следствие по делу, касающемуся вашей прежней должности и места работы.

Поза и выражение лица хозяина мгновенно изменились. Он растерянно переступил с ноги на ногу и съежился. Глаза тревожно забегали.

— Ради бога, — пролепетал он, — только не здесь… не при… пойдемте в мой… или в библиотеку лучше всего. — Он сделал какой-то неопределенный жест, словно хотел отвлечь внимание Иенсена, и сказал: — Это мой сын.

Молодой человек, сидевший в кресле, бросил на них недовольный взгляд.

— Ты не хочешь прокатиться, испробовать свою новую машину? — спросил мужчина в куртке.

— Это еще зачем?

— Ну, барышни и вообще…

— Лажа, — сказал юнец и тупо уставился в пространство.

— Не понимаю я нынешнюю молодежь, не понимаю, — вымученно улыбнулся человек в куртке.

Иенсен промолчал, и улыбка тотчас угасла.

В библиотеке — большой светлой комнате — стояло несколько шкафов и несколько низких кресел, а книг не было совсем. На столе лежали журналы.

Хозяин плотно прикрыл дверь и бросил умоляющий взгляд на посетителя. Лицо последнего сохраняло невозмутимую серьезность. Затем, преодолевая нервную дрожь, хозяин подошел к одному из шкафов, достал стакан, из каких пьют сельтерскую, почти доверху налил его водкой и залпом выпил. Налил еще раз, поглядел на Иенсена и промямлил:

— Теперь-то уже все равно… А вы сами случайно не желаете… хотя, что я спрашиваю… извините… Вы меня поймете — нервы. — И с этими словами он рухнул в одно из кресел.

Иенсен, по-прежнему стоя, достал из кармана блокнот. Лицо хозяина заблестело от пота. Он непрерывно утирал его сложенным вчетверо платком.

— Господи, господи! — простонал он. — Я это предвидел. Я это предвидел с самого начала. Я знал, что эти гады воткнут мне нож в спину, как только кончатся выборы. Но я буду сопротивляться, — вдруг взвился он. — Конечно, они отберут у меня все, но я кой-чего знаю, много кой-чего, о чем они даже и не…

Иенсен не сводил с него глаз.

— Много есть всякой всячины, — продолжал хозяин, — есть и цифры, которые им нелегко будет объяснить. Вы знаете, какой налог они платят? А какое жалованье получают их консультанты по налогам, вы знаете? А где служат эти юристы на самом деле, вы знаете? — И, возбужденно запустив пальцы в свою поредевшую шевелюру, уныло добавил: — Вы меня, конечно, извините… Я не хотел… Это только ухудшит мое положение… — Вдруг в его голосе прозвучали властные нотки: — А с какой стати вы допрашиваете меня в моем собственном доме? Небось и так все знаете. Чего вы стоите? Почему не сядете?

Иенсен все стоял. И по-прежнему не произносил ни слова. Хозяин осушил второй стакан и со стуком поставил его на стол. Руки у него дрожали.

— Ну, действуйте, действуйте, — сказал он, покорившись судьбе. Значит, ничего не поделаешь. Значит, придется все это оставить.

Он еще раз подошел к шкафу и возобновил прежние манипуляции со стаканом.

Иенсен раскрыл блокнот и достал авторучку.

— Когда вы ушли оттуда? — спросил он.

— Осенью. Десятого сентября. Этот день я никогда не забуду. И время, которое ему предшествовало, тоже нет. Это было страшное время, не лучше, чем нынешний день.

— Вы досрочно ушли на пенсию?

— Попробуй не уйди. Они меня заставили. От хорошего отношения, ни от чего другого. У меня даже есть медицинское заключение. Они все предусмотрели. Порок сердца, сказали они. “Порок сердца” — это звучит. Хотя на самом деле я был здоров как бык.

— А размер пенсии?

— Месячное жалованье. Я до сих пор такую получаю. Господи, ведь для них это гроши по сравнению с теми суммами, которые они выплачивают налоговым инспекторам. Кстати, они в любой момент могут прекратить выплату. Я ведь подписал бумагу.

— Какую бумагу?

— Они называют это объяснительной запиской. Ну, признание своего рода. Вы, наверно, его читали. Отказ от этого дома, где мы находимся, и от всех денежных средств. Они заверили меня, что это чистейшая проформа, что они в жизни не воспользуются моей запиской без крайней необходимости. Я, конечно, никогда не строил иллюзий. Я только не думал, что крайняя необходимость наступит так скоро. Я долго уговаривал себя, что они не посмеют привлечь меня к ответственности, не решатся на открытое судебное разбирательство, не пойдут на скандал. Я сижу у них на крючке, а это добро, — он обвел рукой вокруг себя, — вполне вознаградит их за все затраты, как ни велика покажется сумма на первый взгляд.

— А точнее?

— Около миллиона. Скажите, а я непременно должен это вспоминать? Устно… и здесь… у меня?

— Все наличными?

— Нет, примерно половину. Да и то в рассрочку на много лет. А вторую половину…

— Да, да?

— Вторую выплатили стройматериалами, транспортом, рабочей силой, бумагой, конвертами… Этот паразит все просчитал, бьюсь об заклад, что он просчитал даже скрепки, клей и тесьму для папок.

— Кто?

— Мерзавец, который оформлял эту историю. Их любимчик, их цепной пес, господин директор издательства. Их самих я и в глаза не видел. Они не желают пачкать руки, сказал директор. И никто ничего не узнал. Это нанесло бы концерну невосполнимый ущерб, сказал директор. Дело было как раз перед выборами. Я догадывался, что им важно только переждать, пока пройдут выборы.

Говоря это, он все тер и тер лицо носовым платком. Платок уже весь посерел и вымок.

— А что вы хотите со мной сделать?

— Когда вы перестали там работать, вам был вручен диплом, своего рода поздравительный адрес?

Хозяин вздрогнул.

— Был, — вяло сказал он.

— Будьте любезны, покажите мне его.

— Сейчас?

— Вот именно.

Хозяин встал пошатываясь, привел в порядок выражение лица и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с дипломом в руках. Диплом был вставлен под стекло в золотую рамку. На нем стояли подписи шефа и издателя.

— Должен быть еще один лист, первый, где ничего не написано. Куда вы его дели?

Хозяин растерянно воззрился на Иенсена.

— Понятия не имею. Наверное, выбросил. Помнится, я просто отрезал его, когда заказывал рамку.

— А поточнее не можете сказать?

— Не могу, но скорей всего я его действительно выбросил. Да, да, теперь припоминаю. Отрезал. Отрезал и выбросил.