Айд Мус - Баудва

– Это же серьёзное нарушение. Там ещё…

– Молчать! Ты меня учить собрался? Забыл, где живёшь? Не забывайся. Либо подписывай, либо пошёл вон отсюда. А завтра заявление мне на стол. И потом ищи работу. Куда ты пойдёшь в кризис?

Порсусукиф вытер пот со лба и продолжил более спокойным тоном:

– Слушай, давай по-хорошему. Ты подпиши, представитель президента приедет, порадуется, а потом разберёмся с материалами.

Мотя неохотно, но всё-таки подписал акт приёма, это означало, что формально здание соответствует всем нормативным требованиям, но фактически это было не так. Помимо дешёвых и горючих строительных материалов, в здании не установили пожарную сигнализацию, во многих местах протекала крыша, а некоторые окна были затянуты прозрачной полиэтиленовой плёнкой. Но рассказывать обо всех выявленных нарушениях было бессмысленно, они никого не интересовали.

«Зато не придётся искать работу», – успокаивал себя Мотя.

Он позабыл, что хотел зайти в кафе, и поспешил домой. По пути на остановку он увидел разъярённую толпу стариков, набросившихся на мусорный контейнер. Среди них началась борьба за просроченные продукты, которые выбросил ближайший магазин. Обычно продавали даже товары с истекшим сроком годности, а выбрасывали те продукты, которые уже зеленели и теряли товарный вид, но даже на них находился спрос.

Мотя ехал в автобусе, плотно набитом пассажирами. Автобус подпрыгивал на кочках, в салоне постоянно что-то гремело. Мотя ехал стоя. Напротив него сидели две женщины и возмущались ростом цен на продукты.

– Ты видела, сколько морковь стоит? Дороже, чем фрукты заграничные. Это просто ужас какой-то. Скоро будем питаться одними крупами.

– А я давно уже мясо не покупаю. У меня муж говорит, что скоро пешком все будут ходить. Цены на бензин тоже ведь растут. Скоро и проезд подорожает.

– Так на прошлой неделе подорожал.

– Опять подорожает. Я в газете прочитала.

К ним обернулся дед, на лице которого была неописуемая ярость.

– Вы чего, бабы, разнылись? – прошипел он. – Сказал же президент, что нужно потерпеть немножко. Что нам нужен прорыв.

– Сколько терпеть-то можно? Уже сил никаких нет.

– Самолёты ведь строят, – объяснял дед. – Вчера по телевизору показали чертежи нового боевого самолёта.

– Ой, старый. Кому нужен твой чертёж-самолёт? Он мне детей поможет прокормить? Или в школу их собрать?

– Тупая девка! – захрипел дед. – А если завтра страны запада на нас нападут? Тебе и школа будет не нужна! И дети твои будут рабами!

– А может, пусть захватят. Может, и морковь дорожать перестанет.

– Ах ты, поганка!

Дед вскочил с места и замахнулся тростью, но автобус резко остановился, после чего дед отлетел на три сиденья в обратную сторону.

Раньше на дороге была неглубокая лужа, скрывавшая кочку, на которой автобус просто подпрыгивал. Теперь дорогу размыло, и на месте лужи образовалась яма, куда провалилась передняя часть автобуса. Люди начали покидать салон. Мотя вышел через переднюю дверь и оказался по пояс в воде. Но жил он неподалёку, поэтому особо не переживал. На самом деле никто особо не переживал, поскольку подобное случалось часто.

Жил Мотя в двадцатипятиэтажном доме, который выглядел как огромная незавершённая стройка, у него даже фасад не был покрашен. Дом должен был быть светло-жёлтого цвета, но краску кто-то украл, а по документам дом приняли так, будто он покрашен. Некоторые строительные материалы украли строители, некоторые – даже не закупили, а краску и всё, что осталось, разворовали жильцы дома, чтобы сделать ремонт в своих квартирах.

Весь двор был заставлен машинами, даже там, где должна была находиться детская площадка, стояли чьи-то авто. Иногда за место приходилось бороться. Женщина с первого этажа стояла на парковочном месте и отгоняла желающих там припарковаться. Когда её пытались задавить, она ложилась на асфальт и раскидывала ноги и руки в стороны. Жильцы, которым места не доставалось, оставляли машины на дороге. Иногда они обнаруживали свои машины без колёс, но случалось и такое, что и вовсе не обнаруживали машин.

В подъезде дома был длинный коридор с множеством дверей, ведущих в тесные комнаты, где жили люди. Войдя в коридор, Мотя остановился. Возле одной двери стояли несколько десятков вооружённых бойцов ГНИЛ (гвардия наказания и ликвидации). Это элитное подразделение, борющееся с терроризмом и экстремизмом. Операция против террористов и экстремистов только началась. Сотрудники ГНИЛ приготовились. Сняли автоматы с предохранителей и спрятались за бронированные щиты. Один из бойцов со всей силы застучал ногой в дверь.

– Благоевский! Откройте дверь и выходите с поднятыми руками!

Дверь открылась. Двое бойцов силой вытянули оттуда хрупкую женщину, скрутили ей руки и прижали к стене. В квартиру бросили шумовую гранату, после громкого хлопка внутрь вломились несколько бойцов. Из квартиры сперва послышались истошные крики, а затем громкий детский плач.

– Это какая-то ошибка, – в слезах говорила мать, – мой муж умер несколько лет назад.

– Мы не за вашим мужем пришли. Ваш сын подозревается в распространении террористических, экстремистских материалов, дискредитирующих и оскорбляющих правительственные структуры.

– Это вы про картинку? – спросила сестра. – Про картинку, где изображён боец ГНИЛ с золотым унитазом на голове? Так это я ему показала, а он, наверное, другу своему отправил.

– Так. Значит, у нас тут соучастник объявился.

– Соучастник чего?

– Соучастник преступления. Вы разве не знаете, что законом запрещено дискредитировать работников правительственных структур? Вы отправили ему дискредитирующий материал, следовательно, являетесь соучастником. Наша работа – защищать людей от преступников. Уводите их.

Мотя слышал, как из квартиры выводили плачущего девятилетнего мальчишку и его старшую сестру. Мать в истерике ревела и одновременно пыталась успокоить арестованного сына.

– Вы защитники золотых унитазов! – не сдержав гнева, заорала сестра. – Защищаете своих хозяев. Бандитов и вор…

Один из бойцов ударил ей по ноге дубинкой. Девчонка завопила от боли. Мотя спрятался за стенкой, чтобы его не арестовали как соучастника. Он закрыл уши руками: слушать рёв было мучительно. Сотрудники ГНИЛ уходили, а женщина осталась лежать на полу и плакать.

– Фашисты! – закричала она им вслед. – Продажные твари!

Несколько бойцов развернулись, подбежали к ней, избили дубинками и поволокли по коридору следом за детьми. Мотя уже успел добежать до лестницы и подняться на этаж выше, чтобы из окна понаблюдать, как уезжают сотрудники ГНИЛ.

Так поступали со всеми, кого признавали террористами-экстремистами. Мотя знал, что лучше не стоять на пути ГНИЛ. Они без труда могли избить Мотю, а затем признать террористом-экстремистом, ведь он и так стоял на учёте как родственник диссидентов.