Анастасия Орлова - Блад: глубина неба

«К чёрту эту практику! Он не заставит меня делать эти свои „процедуры“, пусть хоть трижды оплатит обучение!» – подумал Шентэл.

Блад долго не решался прикоснуться к бездыханному телу. Его не пугали ни смерть, ни кровь – их он уже видел. Его пугала тонкость и хрупкость девушки, – почти прозрачность, её беззащитность и доверчивость. Когда он поднял мёртвую на руки, она оказалась невесомой и ещё тёплой, как только что подбитая камушком из рогатки сорока.

– Мы её похороним? – спросил юноша, завернув девушку в простыню.

– Что? – встрепенулся шумно сопевший за порогом доктор. – Похороним? Как?! Мальчик, на улице декабрь, мы не сможем выкопать яму! У меня и лопаты-то нет! И где нам её копать, не в городе же?! А если на кладбище, то нас может заметить смотритель, – нервно затараторил старик, – и тогда он сообщит жандармам, нас посадят в тюрьму, а потом повесят! Нас обоих повесят, не иначе! Не-е-ет, я не готов ради этого жертвовать собой! А ты, Шентэл? – Уайтхезен оторвался от косяка и заметался по узкому коридору.

Яростно потирая заднюю сторону шеи, он продолжил, обращаясь к мыскам своих ботинок:

– Здесь недалеко есть сточная канава. Там неспокойный район, всякое случается. И жандармы туда не любят наведываться. Так что найдут её нескоро. А там, глядишь, уже и не узнать будет, кто она была да что с ней случилось.

Пытаясь сохранить остатки самообладания, Шентэл сжал кулаки и закусил нижнюю губу так сильно, что рот мигом наполнился отвратительным стальным привкусом. Блад сделал глубокий вдох, представляя, как выходит в коридор, хватает суетящегося там доктора за шиворот и тащит в кабинет. Тот сопротивляется, цепляется за всё, что попадает под руку, и на пол летят перевёрнутые шкафчики со стеклянными дверцами, этажерки, во все стороны со звоном брызгает битое стекло и металлические инструменты. Но Блад не обращает на это внимания, подтаскивает доктора к тазу с кровавыми отходами и макает туда его рожу с трясущимися щеками и вытаращенными глазами. Так тыкают в его же дерьмо нагадившего на кровать кота. Руки доктора когтят воздух, пытаясь достать до Винтерсблада, но тот снова и снова окунает его голову в таз, а потом держит, пока седой не перестаёт дёргаться.

– Что? – бледное, покрытое испариной лицо доктора беспокойно выглянуло из коридорного полумрака. – Что ты так на меня смотришь, Шентэл?

– Я. Не стану. Этого. Делать, – процедил Блад.

– Хорошо! – быстро согласился Уайтхезен. – Хорошо, мальчик, как знаешь! Только унеси её отсюда! Потому что здесь мы её держать не сможем, пойдёт запах, соседи или пациенты вызовут полицейских, они найдут её, и нас повесят!

Винтерсблад подошёл к доктору почти вплотную, глядя на него так, будто врач кишел червями.

– Сами сделайте это, сэр.

– Что?

– Это ваша вина. Это ваша практика. Сами разбирайтесь.

– Я не могу! – перешёл на фальцет Уайтхезен. – Даже не проси меня! – и он неожиданно резво побежал наверх.

Блад бросился следом, но не успел: доктор захлопнул дверь своей комнаты перед самым его носом.

– Я не собираюсь разгребать ваше дерьмо! – заорал юноша, до крови разбив кулак о дверные доски.

– И не надо! – уже смелее раздалось из комнаты. – Иди, живи на улице, пока тебя не поймают и не заберут в приют, забудь о медакадемии! Вот только девушке ты этим не поможешь, она уже мертва. А мы с тобой ещё живы!

Поздней ночью Блад отволок тело к небольшому оврагу, вонявшему тухлой водой, и сбросил вниз. До утра он отмывал от крови подвал. Стоя на коленях с засученными выше локтя рукавами, опускал тряпку в железное ведро с ледяной водой, со всей силы, до треска ткани отжимал её, а потом с тихой, загнанной глубоко внутрь яростью тёр пол. Движения Шентэла были медленны и напряжённы, словно он боялся невзначай расплескать эту муторную, душную злость. И при каждом движении кто-то невидимый ковырял ржавым гвоздём у него чуть пониже ключиц, загоняя грязное остриё всё глубже и глубже, до самого позвоночника.

Зато Уайтхезен был в норме. Случившееся не заставило его отказаться от преступного заработка, – доктор просто стал выпивать стаканчик виски перед тем, как спуститься в подвал, и пару стаканов после, перед сном. Вот и сейчас Блад застал его за тем, как седой цедил себе предпроцедурную порцию.

– Мне не нравится, как ты стал на меня смотреть, мальчик, – не оборачиваясь на Шентэла, бросил Уайтхезен, – не дорос ещё, чтоб судить. Как бы и сам потом на моём месте не оказался!

– Я бы на вашем месте не пил перед операцией, сэр, – тон Винтерсблада был так холоден, что его можно было добавить в докторский виски вместо льда.

– Я сам разберусь, что и когда мне делать, щенок!

– Если опять кого-то убьёте, о помощи больше не просите.

Доктор снисходительно усмехнулся, поболтал в стакане напиток цвета тёмного янтаря.

– Ты правда думаешь, что помогал в тот вечер мне ? Не обольщайся, мальчик, я ничем тебе не обязан! Ты спасал свою шкуру, потому что на кону стояло твоё будущее. А мог бы похоронить девчонку. Мог бы пойти в полицейский участок и донести на меня. Мог бы вообще оставить её там, внизу, и не вмешиваться. Но ты этого не сделал. Ты выбрал то, что выбрал. Стал соучастником, но не ради меня, а ради собственной безопасности. Вот и всё.

Если бы не звон льда о стенки стакана, то седой услышал бы, как скрипнули стиснутые зубы мальчишки. Доктор окинул взглядом напряжённую фигуру Шентэла, заметил, как под тонкой тканью рубашки взбугрились напряжённые мышцы, а на шее вздулись жилы.

– Я ненавижу вас, сэр, – едва слышно, с усилием, вымолвил Блад.

– Мне плевать, – Уайтхезен отсалютовал ему стаканом, – потому что я уверен: эти сильные чувства не помешают тебе выполнять наш уговор. Ты и дальше будешь помогать мне. Той ночью ты сделал окончательный выбор.

Винтерсблад не мигая смотрел на доктора из-под сдвинутых бровей, и его серые глаза казались чёрными.

– Хочешь, и тебе налью выпить? Помогает расслабиться, знаешь ли, – равнодушно предложил седой.

***

В конце января Уайтхезена тайно вызвали на процедуру к дочери какого-то богатея, но домой доктор в этот день не вернулся. Не вернулся и на следующий. А вечером пришли полицейские.

– Ты кто такой? Документы есть? – рявкнул один из них на открывшего двери Шентэла.

– Я племянник доктора Уайтхезена, я здесь живу, – юноша показал выправленные доктором бумаги.

– Сирота? Ещё родственники есть?

– Нет, сэр, только дядя.

– В тюрьме твой дядя, малец, – грубо бросил полицейский, – эй, сержант, отвезите мальчика в приют!

Тёмно-синие стены

Массивное трёхэтажное здание приюта притаилось за чёрным готическим забором, в тени громадных старых дубов. С дороги его нельзя было заметить, не приглядываясь. Оно походило на диковинного опасного зверя в зоосаде, который подобрался и нахохлился в глубине своей клетки, то ли поджидая добычу, то ли пытаясь согреться. Если долго стоять у толстых прутьев изгороди, вглядываясь во влажную мшистую тень под переплетением узловатых, словно старческие пальцы, веток, то почувствуешь, как приют тоже смотрит на тебя своими голодными окнами, тускло светящимися жёлтым.