Кирилл Якимец - Отряд Омега

Только как отсюда бежать? Здесь не Новая Таврида. Здесь Гора. Василий обхватил голову руками. Дернул сам себя за волосы… Нет, умная идея все не шла: что делать? Как сбежать от измаилитов и не оказаться вне закона?

Вне закона нельзя оказываться никак. Наоборот, надо спасать закон, веру, Конфедерацию и даже Империю. Василий вскочил с дивана, стал ходить из угла в угол. А где дверь? Не понятно, где дверь, даже побарабанить некуда… А где камеры? Должны же за ним следить! Он же подозреваемый. Василий слыхал, что заключенные со стажем могут с первого взгляда найти глазок камеры. Эх, опыта не хватает…

— Пур, ты в тюрьме сидел?

Пурдзан без всякого удивления отложил журнал, развалился на диване. Вытянул ноги, поскреб копытами друг об дружку.

— Три раза, Гирей-ага. Первый раз — когда на первом курсе учился, я из школьного огорода кормовых яблок понадергал и каким-то вашим продал…

— Нашим?!

— Мягконогим. Людям.

— Я уж подумал, что янычары…

— Нет, но тоже солдатам, федоринам.

Василию полегчало:

— А, ополченцы. Дерьмо. Знаю, они из ваших яблок какую-то дрянь гонят, сами травятся и других травят.

— Ну вот. В яме со мной один из них оказался, ну и сволочь! Он меня козлом называл, хотел, чтобы я ему прислуживал. Наезжал-наезжал, даже пару оплеух дал, я дураком прикинулся. А он вдруг как заорет: смир-рна! Я встал смирно, он передо мной, ноги расставил, ухмыляется. Тут я ему как вмажу копытом промеж ног — а сам руки держу по швам, для смеха.

Вспомнив эту историю, Пурдзан не выдержал, захлебнулся в хохоте. Но Василий ему вопрос задавал не для того, чтобы байки потравить.

— Пур, успокойся. А дальше?

— Потом еще ему вмазал…

— Нет, я хочу знать — ты в настоящей тюрьме сидел? В армейской.

— Да. В первый же день, как меня забрали. Приводят на плац в учебке, ставят в строй. А дир-курпаном там, смотрю, та самая сволочь. Федорин. Вдоль строя прохаживается, проверяет, как на ком портупея сидит. Ты же знаешь, я без портупеи, у меня пояс еще от прадеда. А этот дир ко мне подваливает, опять встает, ноги расставил, на мой пояс посмотрел и орет, прямо как тогда: смир-рна! Ну, я тоже, как тогда. Вытянулся, руки по швам, и копытом ему по яйцам. Вот, а третий раз тоже был с ним, через два года. Я уже курпаном стал, а он все — дир-курпан. И его в мою часть переводят. Я его как увидал в строю…

— Ладно, стоп. — Василию было не до смеха. — В армейской тюрьме где камеры расположены?

— Ясно где, под землей.

— Нет, не камеры, в которых сидят, а камеры, через которые следят. Телекамеры.

— А зачем… А, понял. Нет, за нами не по телевизору следили, а так, через дырочку в потолке. Мне последний раз полторы недели срока накинули как раз за эту дырочку. Я прямо под дырочкой сидел, а нас было солдат двадцать, не меньше. Теснота, почесаться невозможно. И я прямо на дырочку смотрел и злился. А за дырочкой — свет. Вдруг раз, света нет. Значит, кто-то глаз приложил. А я со зла как харкну! Попал!..

— Потолок, говоришь?..

Василий вышел на середину комнаты, поглядел в потолок. Хотел встать как положено, но невозможно стоять как положено и при этом — с запрокинутой головой. Руки сами сжались в кулаки. Василий молча сверлил взглядом гладкий белый потолок, придумывал слова. Ничего красивого придумать не получилось, пришлось выпалить главное:

— Вселенная в опасности!

Василий помолчал, привыкая к неудобной позе. Но надо было выложить все, не дожидаясь допроса. На допросе будут глупые вопросы, и если он станет говорить о своем, измаилиты решат, что он пытается сменить тему. Говорить надо сейчас.

— Я рассчитываю, что следящее устройство находится в потолке. Я хочу смотреть на вас, пока буду говорить. Вселенная в опасности. Я видел «призраков» собственными глазами, я могу их подробно описать. Я располагаю сведениями о том, что «призраки» не состоят на службе у Византии. Я присутствовал во время высадки византийского десанта на Приапе, там же я наблюдал действия «призраков». Со мною был местный житель Пурдзан, вот он, здесь.

— Эй! — забеспокоился Пурдзан, — я ничего не…

Внезапно потолок над головой Василия подернулся рябью, поплыл, вращаясь, будто перевернутая поверхность молока в огромной чашке, в которой помешивают огромной же ложкой. На белой поверхности образовалась воронка, через несколько секунд она выросла до диаметра в три локтя и превратилась в отверстие. Потолок затвердел. В образовавшийся лаз скользнула легкая металлическая лестница, по которой спустились стражники, пять человек, все в черной измаилитской форме с шелковыми повязками на лицах, в куртках тонкой парчи и с пулевыми пистолетами наготове. К поясу каждого стражника были пристегнуты небольшие ножны, а в ножнах — традиционные кинжалы хашей. Пурдзан несколько мгновений восхищенно глядел на кинжалы — наверное, только что прочел о них в журнале. Потом спокойно поднялся с дивана, потер ладони:

— А вот и дырочка, Гирей-ага!

Прямо над "залом ожидания" располагался длинный светлый коридор, по которому их и повели — впереди шел один стражник, за ним Пурдзан, за Пурдзаном еще два стражника, потом шел Василий и последние два стражника — за Василием. Коридор был совершенно пуст. Следили за ними, разумеется, не через дырочку, да и камера, скорее всего, была не на потолке. "Идиотом же я выглядел!" — подумал Василий. Может, он и выглядел идиотом во время своей «арии», но именно благодаря этой «арии» их с Пурдзаном теперь ждет не допрос, а содержательная беседа. Василий очень надеялся, что так оно и будет. Ну не могут, не должны измаилиты оказаться такими же глупыми, как и византийские центы. Главное, чтобы глупым не оказался Пурдзан. Но Пурдзан пока что вел себя спокойно.

Коридор, между тем, кончился, их вывели в небольшой семиугольный зал. В этот зал выходило еще три коридора и три лифта. На мраморном полу, как догадался Василий, была выложена семиконечная звезда Хануми. Звезду топтало множество ног — не менее пяти конвоев ждали свой лифт. Головы подконвойных прикрывали желтые холщевые мешки. Пурдзану и Василию тоже натянули по мешку. Мешок не затруднял дыхания, но в грязно-желтой мгле Василий чувствовал себя неуютно.

Мелодичный электронный гонг возвестил о прибытии лифта. Стражник легонько подтолкнул Василия. В лифте было тесно. Голос Пурдзана прозвучал, казалось, издали — мешок скрадывал звуки:

— Гирей-ага, мне нельзя… Ой!

Видимо, Пурдзана ткнули, чтобы замолчал, тем более — не называл имен. Но Пурдзану было плевать на соображения порядка и секретности.

— Нельзя! Тесно! Задыхаюсь!.. Гад!

Пурдзана снова ткнули, послышалась возня и вдруг — мощный мужской вопль. Пурдзан дал сдачи, и, кажется, дал от души. Идиот! Василия несколько раз сильно толкнули, стражники все одновременно начали ругаться — не громко, но очень злобно. Кто-то во весь голос крикнул: