Александр Гайворонский - Земные пришельцы. Книга первая. Не выходя из дома

Это первое.

Второе. Вчера здесь дежурил Кисс. Он утверждает, что когда задремал, слышал сквозь сон детские голоса. Много голосов. Думал, что приснилось. Какое-то время он бодрствовал, пока снимал NB-грамму, затем снова задремал и опять слышал те же голоса, а проснувшись, был поражен, что голоса не исчезали еще несколько минут. Даже сообщает такие подробности, что уровень громкости их заметно колебался: то исчезал за порогом слуховой чувствительности, то возрастал. Но разобрать слова было невозможно – они звучали глухо, будто за стеной. Алк обследовал Кисса: говорит – норма.

Возможно, что мы и проецируем в зону, например, какого-то детского учреждения. Кисс так и сказал: будто детский сад за стенкой.

Сейчас включил иммерсионный зонд: пусть прощупает участок проекции. Если только пробьёт барьер. Через две минуты будет ясно, я думаю.

С того момента, как я нашёл пятисуточное окно, появилась какая-то надежда. Но надежда не радующая: выжить, но не вернуться.

Дина предложила мне нарушить Инструкцию и покинуть Базу. Нарушить частично, конечно, не заявляя «инверсированным» о своём происхождении, тем более это не только бессмысленно, но и не безопасно: в семидесятых 20-того века есть специальные учреждения для субъектов с такими заявлениями.

Я, конечно, кричал, ругался… А в душе – «за». Вреда от нас не будет. Если придётся терпеть гонения (всего не предусмотришь), вернёмся на Базу – надёжное укрытие.

Всё верно! Зонд нащупал грунт до -3 м. Левая грань Кабины на 10 см от стены кирпичного здания. Смещусь-ка метра на четыре левее…

Дина сейчас подключалась, как раз кстати. Пусть следит за параметрами. Дал распоряжение.

Попробую отключить блок.

Так и есть! Голоса! Теперь четко. Ниже -1,5 м – детские, выше +0,3 м —… тоже детские, но… Понял! Проецируемся на территорию школы. Кисс не бредил!

Вот куда блокнот провалился… Так. Значит окно сработало? Но как? Что Кисс включал здесь?

Сейчас говорил с Киссом. Уверяет, что ничего не трогал, кроме ньюбиографа, но диафрагма была открыта.

Рискнуть?

Верочка была представительницей слабого пола – это раз. Она была далеко не равнодушна к представителям противоположного пола – это два. Была незамужней – три. Была менее талантлива, чем Бельский во всех отношениях – четыре. И, наконец, пять – трепетала при виде его. Все это играло на руку Бельскому, который уже давно подсознательно определил к какой категории людей относится Верочка, и знал, каким образом ему предстояло к ней подступиться. Кстати будет сказать, да и пора уже, еще об одном достоинстве Александра Григорьевича. Он был высок и отлично сложен. Пропорции его тела восхищали своим совершенством, тем более что длительное время Бельский серьезно занимался атлетизмом. Да и в настоящее время он заставлял себя найти пару часов раз в два-три дня для поддержания формы. Его короткие густые темно-каштановые волосы можно было спутать с хорошего качества париком. Приятные черты лица, немного крупный, но компенсируемый всегда серьёзным выражением линий рот с приспущенными уголками, мужественный подбородок, проницательные тёмные глаза с небольшим прищуром, прямой нос – все внешние данные в совокупности с умением Бельского владеть мимикой и речью способны были покорить многих, даже достаточно стойких и искушенных женщин. Почти все, кто его знал, часто недоумевали: по каким причинам он лишает себя общества красивой спутницы и семейного счастья. Однако Бельский имел друзей, которые знали его тайну, друзей истинных, дружбе которых с ним можно было позавидовать. Он умел выбирать друзей, и в выборе этом был крайне щепетилен.

Ещё со школьной скамьи он дружил с одной девушкой – то была любовь. Он любил самозабвенно, искренне, взаимно. Но когда Александр учился на третьем курсе института и родители обеих сторон тщательно готовились к свадьбе, девушка погибла в автомобильной катастрофе. Бельский оставался фанатично верен первой любви и не помышлял ей изменять, а в принципах и помыслах своих он всегда был непоколебим. Конечно, он понимал, что время – лучший лекарь, у которого тоже есть принципы, и однажды, не спрашивая тебя, жизнь может внести свои коррективы. Но пока душу еще саднила боль давней утраты и отпускать не собиралась.

Наблюдательный Бельский давно приметил, что Верочка не такая уж простушка, и при всех своих достоинствах и преимуществах перед ней, добиться цели можно только определенным, нестандартным способом, не забрасывая пробных камешков. Действовать наощупь – только вызывать негативизм и непробиваемую защиту, а значит потерять время. Счет же шел уже на часы, если не на минуты.

Узнав, что Верочка обладает самыми ранними сведениями в их коллективе, он попросил своего хорошего приятеля Анатолия, молодого врача, который был в дружеских отношениях с Верочкой, завести с ней разговор об Н.С., и невзначай, неназойливо попытаться выяснить от кого она услышала эту новость. Свою просьбу Бельский облачил в этакую игриво-интрижную форму, и очень просил не выдавать его. Дескать, сам он робеет перед этим обаятельным и немного навязчивым небесным созданием, но хочет проверить одну догадку об источнике слуха. Анатолий был удачно втянут в игру и вскоре заговорщицки сообщил, что Верочка ни в какую не хочет признаваться. «Прекрасно», – решил про себя Бельский, – будем атаковать иначе…

Чтобы Верочка не делала радужных выводов из его предложения прогуляться (он щадил её психику), Бельский с очень серьёзным выражением лица, без тени лукавства сказал, будто ему надо кое о чем посоветоваться. Он и так был уверен, что она не откажется пройтись с ним, пусть даже без всякого расчета на интересное продолжение.

И они прошлись. Их разговор был чистейший экспромт – так естественней. Начался он с незатейливых комплементов:

– Верочка, поскольку ты самая молодая в нашем коллективе и, я вижу, самая современная, самая осведомленная в той области, которая меня сейчас интересует, я решил обратиться именно к тебе.

– Пожалуйста, Сан Григорич.

– Кстати, не в обиду тебе, ты заметила, что меня все, кроме больных, в тесном кругу зовут Сашей, или, запанибрата, Шурой?

– Да… но…

– Да нет, – с улыбкой и лёгким обезоруживающим смешком сказал он, – я тебя ни к чему не обязываю! Просто, скажу по секрету, я конфужусь и чувствую себя неуютно, когда коллеги меня называют по имени-отчеству, честное слово! Так что если тебе не трудно перейти на «Саша», «Александр» или «Санек» – да как тебе будет угодно – я только почувствую себя свободней. Тем более, вопрос, о котором пойдет речь, и без того-то щекотливый, а тут еще будут эти бесконечные «Сан Григорич, Сан Григорич» – с ума сойти! Так что, уважь, радость моя.