Сергей Телевный - SEN. Книга

– Печатью на сердце меня положи, печатью – на рyку, ибо сильна любовь, как смерть, ревность, как ад, тяжела, стрелы ее – огонь, искры и пламя 107, – перевела Рэйчел, удивлённо улыбнувшись, – да ты неплохо знаешь иврит!

– Ну, кроме этого стиха, я мало что знаю… Но это, по-моему, самое сильное место в Ветхом Завете, – я набрался смелости и посмотрел ей в глаза. Тут опять накатило… Голова вдруг закружилась, на несколько секунд окружающее расплылось и ушло куда-то из поля зрения, в глазах завертелись радужные пузыри… Из круговерти выплыло мужское лицо с небольшим шрамом под левым глазом.

"Lex de maiestatis minutae!" (Закон об умалении величия), – произнёс громоподобный голос; лицо стало бледнеть, истаивать и вскоре совсем растворилось…

Очевидно, она заметила, что со мной что-то не так, потому что схватила меня за руку и испуганно спросила:

– Что с тобой? – в голосе явно звучала тревога. Я уже приходил в себя, по лбу текли струйки пота.

– Ничего… всё в порядке, – выдавил я, оглядываясь. – Мою маму звали Лией, – зачем-то сообщил я. Её рука всё ещё сжимала мою ладонь; голова немного кружилась, но я уже овладел собой. Я погладил её по руке, она запоздало отдёрнула её…

Пока происходило вышеописанное, выяснилось, что в песочнице появилась девочка примерно такого же возраста, что и Лия, в розовой курточке и сиреневой шапочке с пушистым помпоном, рядом стоял, видимо, дедушка в коричневой куртке и чёрной бейсболке с надписью "Arizona", совершенно седой, и пытался загасить разгоравшийся конфликт между девчушками, заключавшийся в притязаниях на формочку в виде бабочки, которой хотели завладеть обе. Рэйчел включилась в разборку, сказав:

– Лия, пожалуйста, отдай девочке формочку.

Дедушка увещевал внучку:

– Полина, будь добрее, уступи девочке, видишь – она хочет поиграть.

Полина, нахмурив брови, с неохотой протянула Лие бабочку.

– Что нужно сказать? – обратилась мама к Лиечке.

– Спасибо, – чуть слышно пробормотала та. Полина, видимо в порыве великодушия, протянула Лие ещё свой совок. Конфликт был исчерпан, бывшие соперницы увлечённо лепили куличики… Дед, испросив разрешения, присел рядом с нами.

– У вас чудесная дочка, – обратился он почему-то ко мне. Рэйчел бросила быстрый взгляд в мою сторону, но промолчала, слегка усмехнувшись. У меня снова заколотилось сердце… Чёрт возьми! А ведь у меня могла бы быть такая дочурка, этакий ангелочек… сидеть у меня на коленях, слушая сказку… Сглотнув комок, подступивший к горлу, я вымученно улыбнулся:

– Ваша внучка?

– Да, ей два с половиной года. Вашей Лие, видимо, столько же?

Рэйчел подключилась к беседе, подтвердив:

– Да. Вы в садик ходите?

Дед утвердительно кивнул и поинтересовался:

– А вы?

Рэйчел сказала, что пока нет, но скоро, видимо, пойдём. Полинин дедушка сказал:

– Извините, я случайно услышал, как вы цитировали "Песнь Песней", вы, вероятно, филолог. Нет, не угадал?

– Я – историк, – ответила Рэйчел.

– Как Вас зовут?

– Рэйчел.

– Я – Сергей, – от меня не ускользнуло, что она еле заметно вздрогнула.

– Если Вы не против, я изложу – вкратце, – он успокаивающе поднял ладонь, – одну любопытную деталь перевода второй главы "Песни". Кстати, вы знаете, что у евреев существовал запрет на чтение "Песни песней" до достижения тридцатилетнего возраста?

Чувствовалось, что ему были нужны слушатели. Рэйчел кивнула, соглашаясь.

– Пятый стих. "Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви" – это в Синодальном переводе. Абрам Эфрос в своём переводе даёт следующее толкование: "Подкрепите меня пастилою, устройте мне ложе из яблок, ибо я любовью больна!" 108В древнееврейском тексте слово "ашишо" значит "пастила", мякоть плодов, варёная в мёде, вылитая слоями и просушенная. "Рапдуни батапухим" – устройте, подстелите ложе из яблок. Вроде бы то же самое, но, согласитесь, поэтичней всё-таки у Эфроса…

– Ой, как здорово! – в глазах Рэйчел загорелись искорки. – Вы поэт?

– Ну, что Вы! Я – пенсионер, в прошлом инженер.

– Не часто встретишь инженера, столь оригинально цитирующего величайший гимн любви всех времён!

– Приятно было провести с вами время, – он кивнул нам, – вы чудесная семья. Я, волнуясь, тайком посмотрел на Рэйчел; она опять промолчала.

– Полина, нам пора домой, мама заждалась, – дедушка поднялся. Полина настолько увлеклась изготовлением песочных кулинарных шедевров, что никак не прореагировала на его слова. Лия тоже увлечённо лепила какие-то сооружения. Но, после нескольких минут уговоров, Полина наконец вняла увещеваниям деда и неохотно поднялась с коленок.

– До свидания, – дед с улыбкой махнул нам рукой, внучка тоже попрощалась с Лией. Мы привстали в знак прощания, Рэйчел улыбнулась вослед уходящим.

– Занятный старикан, – сказал я.

– Какие чудесные, светлые люди! – её глаза светились; она взяла меня за руку. – Нам, пожалуй, тоже пора идти.

Я поднялся и, повинуясь внезапно возникшему желанию, подошёл к Лиечке и спросил:

– Лия, можно тебя взять на ручки?

Девочка серьёзно взглянула на меня, потом на маму и, получив её кивок в знак согласия, прошептала:

– Да.

Я подхватил её на руки (она показалась мне невесомой) и, глядя на маму, попросил:

– Сфотографируй нас… пожалуйста.

Рэйчел удивлённо посмотрела на меня, но молча достала из сумочки смартфон.

– Лиечка, посмотри на маму, – попросил я. Рэйчел щёлкнула затвором фотокамеры.

– Пожалуйста, перешли мне снимок на WhatsApp, – в моём голосе, очевидно, прозвучала мольба. Рэйчел пошевелила пальчиком, набирая мой номер; смартфон у меня в кармане тренькнул, оповещая о полученном сообщении… Этот снимок, отпечатанный на фотобумаге размером А5, до сих пор висит у меня над рабочим столом. Девочка с печальными глазами, сидящая на руках… дяди Серёжи… Не моя дочь…

Мы вернулись домой, попили чаю с корзиночками (от вина Рэйчел отказалась), и я стал прощаться. В это время завибрировал телефон Рэйчел, она ответила. Дальше я услышал:

– Да, всё хорошо; как у тебя? Прекрасно! И я тебя… Мы с Лиечкой целуем папу… Ну, пока.

Муж – понял я – и любящий папа… Я направился к выходу. Лия на прощанье помахала мне ручкой; в глазах предательски защипало…

– До свидания, Серёжа, – Рэйчел протянула мне руку. Я несмело пожал её и, выдохнув, чмокнул её в щёчку. Она как-то несмело улыбнулась, оглянулась на дочку (та уже играла с куклой) и, видимо, решившись, приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала меня в губы. Почувствовав, что сейчас опять накатит , я сделал шаг назад. Она тяжело дышала, краска залила щёки, по-моему, её трясло, глаза лихорадочно блестели…

– Уходи, – чуть слышно простонала она. Я шагнул к двери… Уже на лестнице накатило : сквозь радугу вылезло смуглое лицо с чёрной бородкой и мужской голос произнёс на греческом: