Сергей Телевный - SEN. Книга

– Από που είσαι?

Сердце заколотилось так, что чуть не выскочило из грудной клетки. В следующий миг всё растворилось в багровой мгле… Очнулся я, упираясь спиной в изрисованную кракозябрами стену подъезда…

Уже в текущем году, в начале июня, я, будучи в Москве по заданию редакции, повинуясь какому-то неясному порыву, оказался на Дмитровской улице у её подъезда. Но войти не решился (это было бы глупо и бессмысленно – сообразил, наконец) и, постояв какое-то время, отправился в тот парк, "Дубки", кажется. Дубы-великаны, загадочно шелестя кронами, словно исполняя какое-то мистическое действо, снисходительно взирали со своей высоты на праздношатающихся людишек. На той детской площадке играли два малыша с мамами. Я присел на скамейку и, оглянувшись на мамаш, достал из сумки бутылку пива.

– Здравствуйте. Не узнаёте? – подняв глаза, я увидел того самого деда в ветровке и той же бейсболке, рядом с ним стояла внучка Полина, светленькая, сильно подросшая в синем свитерочке и джинсиках; около неё – двухколёсный детский велик с дополнительными колёсиками.

– Добрый день, – я спрятал бутылку в сумку. – Сергей, если не ошибаюсь? Я – тоже.

– Очень приятно, – дедушка улыбнулся. – Как поживает Ваша дочка, Лиечка, кажется?

Я несколько растерялся; можно было сказать, что хорошо, всё в порядке, но почему-то не захотелось врать и я сказал:

– Она не моя дочь, её мама – моя знакомая.

Сергей внимательно посмотрел на меня, мне показалось, с едва уловимой улыбкой и произнёс:

– Понятно…

– Вы всё ещё увлекаетесь поэтикой Шир ха-Ширим?

Он усмехнулся:

– Это затягивает надолго… Вот, ежели желаете, могу разобрать один стих из Песни.

Я кивнул.

– Глава шестая, стих четвёртый: "Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знамёнами". Это в синодальном переводе Библии. Раввин Михаил Ковсан даёт такой перевод: "Красива, ты, милая моя, как Тирца, прекрасна, как Иерушалаим, грозна – как под знамёнами войско" 109. А у Якова Лаха 110это звучит так: "Ты хороша, как Тирцa, подруга моя, как Ерушалаим прекрасна, величава, как звёзды в небе". И Тирца, и Иерушалаим – резиденции царей, не хухры-мухры (я усмехнулся), красивейшие города того времени. Согласитесь, что все переводы по-своему прекрасны! Но вот что интересно: Соломон не мог быть автором этой лирики. Упоминание Тирцы, которая была столицей Северного Израиля, указывает на эпоху между 922 и 875 годами, то есть после его правления. Кроме того, в "Песне" есть места, указывающие на ещё более позднее её происхождение – использование арамейских, персидских и даже греческих слов. А ещё маловероятно, что величайший царь начал бы описывать себя в третьем лице. В "Екклесиасте" он говорит о себе в первом лице, как и положено. Скорее всего, окончательно "Песню" сложили между шестым и четвёртым веками до н.э., Соломон же правил в десятом веке… Исторический ляпсус, но какова поэзия!

Он так увлёкся, что чуть не забыл о внучке, которая опять не поделила что-то в песочнице, на этот раз с мальчиком. Пришлось вмешаться и утрясать назревавший конфликт. Я сидел, погрузившись во внезапно нахлынувшие воспоминания. Перед глазами стояла Рэйчел с дочкой, наверное сейчас девочка выглядит так же, как Полина… Сколько ей? Четыре?

– Кстати, мы недавно видели Вашу… знакомую и даже общались с ней. Если ещё увидимся, передать ей привет?

У меня защипало в глазах; чёрт! я становлюсь сентиментальным.

– Не стóит… Спасибо Вам, – я поднялся.

– За что?

– За всё, – туманно пояснил я, – всего вам самого хорошего, – и пошёл к выходу из парка…

* * *

В день рождения Лены, 10 июня, я поехал на кладбище. Нашёл участок, открыл калитку, зашёл внутрь низенькой оградки. Положил охапку алых роз к памятнику из чёрного камня, на котором значилось: "Лисицкая Елена Александровна, 10.06.1989 – 02.09.2010". Рядом стоял почти такой же памятник с надписью: "Лисицкая Рина Борисовна", год смерти – 2011. Дочь и мать… Мать пережила дочь (что противоестественно), правда, ненадолго…

Съездил на кладбище, где похоронена мама; тоже положил цветы, но уже белые хризантемы – она их любила…

Глава пятая. Кристи

Если бы нам сговориться о том, чтобы женщин не трогать, -

Женщины сами, клянусь, трогать бы начали нас.

Овидий. Наука любви

Как-то в поисках значка "Парашютист-отличник" (обещал показать девчонкам в редакции) извлёк с антресолей жестяную коробку из-под печенья, где хранилась всякая всячина. Открыл коробку, вытряхнул содержимое: среди спортивных медалей, значков (в том числе, "1-й разряд" по самбо), удостоверений, иностранных монет, кастета и ножа-выкидухи (отобранных у нападавших на меня дебилов), каких-то буклетов

и прочей ерунды вывалился полиэтиленовый пакетик, в котором лежали узкие розовые дамские трусики. Heck! (Чёрт!)

Вспомнилось… В августе 2012 года я прилетел в Москву по заданию редакции для освещения процесса по делу "Pussy Riot" 111. Остановился в гостинице "Измайлово", оставил вещи и поехал к отцу в институт.

Секретарша Кристина (от кого-то я слышал, что у неё были немецкие корни, кажется, из поволжских немцев) сообщила мне, что его вызвали к руководству; я могу подождать здесь – она указала в кресло рядом с её столом. Раечки не было (как выяснилось, она была в отпуске). Я плюхнулся в кресло, мне дали в руки журнал "JHI" 112за 2010 год. Равнодушно полистав его минуты две, я завязал светский разговор с Кристиной: мы обсудили судьбу несчастных участниц "панк-молебна", "марш миллионов" 113и прочие события московской жизни. Я поинтересовался, чем занята леди сегодня вечером, и, выяснив, что как раз сегодня – леди свободна, пригласил на ужин в ресторан "Гуси-лебеди" в Измайлово (выйдя в туалет, я по телефону забронировал столик на двоих). Она сразу согласилась; мы встретились у выхода из метро "Партизанская" в полвосьмого вечера. Кристина была в красивом розовом мини-платье, украшенном мелкими цветочками (заехала домой переодеться – отметил я), и белых туфлях на шпильках, на плече висела изящная белая сумочка. Ужин прошёл замечательно, мы пили белое вино "La Suisse", закусывая моцареллой и поджаренными тостами, ели индейку-гриль с мандаринами и йогуртовым соусом, танцевали под живую музыку. Потом я, расплатившись по счёту, предложил подняться на восьмой этаж ко мне в номер, посидеть, поболтать. Кристина сегодня соглашалась со всеми моими предложениями. Вызвали лифт, поднялись, поболтали (выяснилось, что её назвали Кристиной в честь прабабушки Кристианы) и, когда она собралась уходить, я предложил остаться ещё ненадолго… или подольше. Сегодня явно был мой день – она согласилась; позвонила тётке (она жила в Коньково у тёти, сестры отца; родом она из Алексина в Тульской области), сообщила, что она у подруги Татьяны и останется ночевать. Я включил на смартфоне тихую музыку – Beth Hart 114, "Bad woman blues":