Павел Амнуэль - Час урагана. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 5

– Что за идея? – спросил я просто для того, чтобы потянуть время.

Тетя Женя посмотрела на меня с сомнением, но и она понимала, что нужно о чем-то разговаривать, иначе захочется плакать, а если себя распустить, то…

– В общем, – сказала она, – когда Коля подавал заявку на участие, то писал, что хочет проверить эффект двойного гравитационного линзирования.

– Двойного… – повторил я, не поняв двух последних слов.

– Ну… Ты знаешь, что свет – это такие частицы, фотоны?

– Вообще-то, – обиделся я, – я окончил физматшколу и еще не совсем забыл… Свет, насколько я помню, не только частицы, но еще и волны. Электромагнитные.

– Правильно. И когда луч проходит мимо очень массивного небесного тела… звезды, например…

– Или черной дыры, – подхватил я, и тетя Женя посмотрела на меня с подозрением: не разыгрываю ли я ее, сам все знаю, а делаю вид… Я вид не делал, о черной дыре вспомнил потому, что она сказала о массивном небесном теле, тут ассоциация и сработала.

– Или черной дыры, – согласилась она. – Или нейтронной звезды. Или квазара. Или галактики. Неважно, лишь бы масса тела оказалась достаточно большой, чтобы поле тяжести отклонило луч света от прямой линии. Так же, как линза отклоняет лучи с их пути, и если линза выпуклая, то свет собирается в одной точке, фокусируется.

– Как в фотоаппарате, – вставил я.

– Как в фотоаппарате, – согласилась тетя Женя. – Поле тяжести звезды или квазара выполняет роль линзы.

– Вспомнил! – воскликнул я. – Проходили в десятом классе: как доказывали теорию относительности. Типа: если Солнце притягивает луч света, значит, Эйнштейн прав. Как раз во время затмения это и доказали. Обычно звезды рядом с Солнцем не увидишь, а во время затмения – можно. Сфотографировали небо до затмения, ночью, а потом – во время затмения, чтобы рядом с солнцем. И какая-то звезда сдвинулась с места.

– Да-да, – рассеянно сказала тетя Женя. – Эддингтон в тысяча девятьсот девятнадцатом наблюдал в Южной Африке…

– Так далеко?

– Можно и ближе, но тогда пришлось бы ждать лет десять.

– Понимаю. А Николай Генрихович… После Эддингтона этот эффект наблюдали, наверно, сто раз?

– Сто не сто, но наблюдали, конечно.

– Тогда зачем…

– Толя хочет отнаблюдать двойное линзирование, понимаешь?

– Нет, – честно признался я и посмотрел на часы: после звонка Толстолобову прошло полтора часа, мог бы уже и позвонить, если что… Значит, пока ничего?

– Двойное линзирование – это… Есть очень далекий квазар и расположен он точно за очень массивной спиральной галактикой.

– За галактикой? – повторил я, все уже поняв, но изображая неведение, пусть расскажет, а я послушаю, время пройдет…

– За, – сказала тетя Женя. – Но мы этот квазар видим, потому что галактика играет роль линзы. Ее поле тяжести изгибает лучи света от квазара и направляет их так, что мы с Земли можем их обнаружить. Галактика получается как бы в ореоле, и этот ореол – искривленные лучи света от квазара.

– Ага, – догадался я. – И эта парочка… ну, квазар с галактикой, оказались на пути Солнца как раз во время затмения.

– Редкий случай! – воскликнула тетя Женя. – Лучи света от квазара искривляются еще и в поле тяжести Солнца, понимаешь? Стоят две линзы: одна – галактика, другая – Солнце.

– Понимаю, – протянул я, понимая, на самом деле, лишь, что тема иссякает, и сейчас тетя Женя подумает…

– Твой знакомый что-то не звонит, – сказала она. – Может, ты ему сам позвонишь?

Я, собственно, так и собирался, но в это время затренькала мобила, номер, с которого звонили, был скрыт – наверняка Жора.

– Слушаю, – сказал я.

– Юра? – я не узнал голоса, все-таки мы два года не разговаривали. – Это Стас. Ты просил кое-что для тебя выяснить…

Стас Ламин, конечно. Два года назад он был простым опером, работал на земле, неужели так и остался в прежней должности? Наверно. Парень он исполнительный, но не более того. Похоже, Жора увидел вошедшего случайно в кабинет Ламина, подумал, что есть на кого скинуть…

– Да-да, – торопливо сказал я.

– Ну, слушай, – Стас то ли бумаги перелистывал, то ли деньги считал. Тетя Женя смотрела на меня во все глаза и пыталась по выражению моего лица догадаться о том, что мне говорили. – В Новосибирск твой Черепанов не вылетел – ни тем рейсом, понятно, ни следующими, там было еще два вчера и один сегодня утром.

– Так, – сказал я, чтобы поставить точку, иначе Стас начал бы расписывать, как ему удалось получить эту информацию.

– Вот, – протянул он и опять что-то перелистнул. – В больницы и морги я звонить не стал, ты это уже…

– Да-да, – сказал я. – Дальше.

– Вот, – повторил он. Черт, доберется он, наконец, до сути? Я же не его начальник, чтобы докладывать, глядя в листок. Почувствовав, должно быть, мое нетерпение, Стас сказал: – А полетел твой Черепанов в Питер, вот что. Из Шереметьева-первого. Рейсом семьсот двенадцать в шестнадцать сорок. Вчера, стало быть. Живой и здоровый.

Пока я переваривал эту действительно неожиданную информацию, Стас наслаждался произведенным эффектом.

– Усек? – продолжал он. – Мне, понимаешь, пришло в голову проверить все вылетавшие вчера рейсы. В наш компьютерный век… Я думал, это займет… А мне за полчаса… Поисковая система… Правда, тебе бы эти данные нипочем не… ты же…

– Спасибо, Стас, век буду благодарен, – сказал я и отключил связь.

Тетя Женя спросила:

– Жив?

– Жив, – подтвердил я, и тогда она заплакала. Казалось, ее ничто больше не волновало. Жив – и слава Богу. А где, что, почему – какая разница? Жив ее Коля, все остальное неважно. Такое же выражение лица было у нее три года назад, когда я приехал в приемный покой Склифа, она сидела на длинной скамье, смотрела в пространство невидящим взглядом и тихо плакала – ей только что сообщили, что муж ее жив, ранение, конечно, серьезное, но не смертельное, сейчас его оперируют, это займет несколько часов, но операцию проводит лучший нейрохирург города, так что все будет в порядке.

Это ей так сказали: «все будет в порядке», а мне потом, после операции, объяснили, что травма оказалась все-таки слишком тяжелой, чтобы гарантировать полное выздоровление. Жить Черепанов, конечно, будет, но сможет ли работать… кто он, вы сказали – астрофизик? Тем более: ученый, ему головой думать надо, а тут…

В ту ночь Николай Генрихович возвращался домой из института последним автобусом. Тетя Женя ждала его в половине первого, как обычно, но даже и в час ключ в двери так и не повернулся. Мобильником Н. Г. тогда еще не обзавелся, тетя Женя побежала к остановке («сама не знаю зачем») и обнаружила мужа в подъезде – Николай Генрихович лежал ничком, под головой расплывалось черное пятно. Сознание тетя Женя потеряла лишь после того, как доставила мужа на «скорой» в Склиф. Ее-то быстро привели в чувство, а с Николаем Генриховичем возились всю ночь, а потом еще два месяца, пока он не стал соображать, на каком он свете.