Павел Амнуэль - Летящий Орёл. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 3

– Если хотите, – предложил Базиола, – я проверю на компьютере. Пересчитаю все варианты. Для этого нужно время, но компьютеры свободны, по крайней мере до Передачи.

– Да, – без энтузиазма согласился Надеин. – Посчитайте.

Они вышли вместе. Надеин пошел на смотровую палубу, Базиола что-то говорил ему о вероятностях, и драматургу казалось, что кибернетика интересовал самый процесс расчета, а вовсе не результат. Разные полюса, подумал он. Базиола хочет проследить путь Кима с начала, не задаваясь конечным результатом. Что ж, это логично, Базиола ученый. А он – драматург, и он идет с конца, он знает, что произошло на самом деле, и должен доказать это. Что легче? Нет, что вернее?

На смотровой палубе было пусто и тихо. Надеин прижался лбом к холодному иллюминатору, смотрел на звезды, видел – «Геркулес» туманным облачком появляется в черноте пространства. Смолкают генераторы Кедрина, до цели еще далеко, но Яворский тормозит, у него своя цель…

По расчетам это должно было произойти в начале пятого месяца полета. Временем Яворский располагал в избытке, и он несколько раз проверил исходные цифры. Он рассчитал момент с точностью до секунды, поставил программу перехода в субсветовую область и даже ввел программу в навигатор, но пусковая кнопка оставалась в нейтральном положении.

Драматург намеренно усилил нажим в новой сцене. Все противоречия в характере Кима – романтизм и точный расчет, смелость и нерешительность – приходили сейчас в столкновение.

В сущности, маневр был необходим. Трасса не облетана, и лучше пожертвовать частью горючего, провести в полете оптическую разведку, чем рисковать неожиданным попаданием в поле тяжести нейтронной звезды или в пылевое облако.

Все это верно. Необходима разведка трассы – Яворский повторял это себе сотни раз на день. Он выбрал момент: пятый месяц полета, потому что (Верблюд заставлял себя не думать об этом) истинной причиной торможения была не разведка. Яворский размышлял, и желание увидеть ЭТО становилось все больше.

Яворский решился на маневр в самый последний момент. Еще сутки – и тормозить было бы поздно. «Геркулес» вышел из сверхсветовой области, и сипловатый гул генераторов Кедрина утих, будто задавленный неожиданно навалившейся на корабль звездной чернотой. Альтаир светился впереди, белый и ослепительно красивый, он был далеко – два световых года. Яворский привел в готовность астрономические инструменты, даже кварковый счетчик, хотя и не думал, что взрыв атмосферы Лонгины мог породить кварковые потоки.

ЭТО случилось в точно предсказанный момент. Яворский полулежал у обзорного экрана, от усталости у него слезились глаза. Он чуть наклонил голову, на мгновение прикрыл ладонью лицо, а когда вновь посмотрел перед собой, экран был слеп. Фиолетовое пламя билось в звездном море. Это не было пламя Альтаира. Казалось, оно отливает всеми цветами, которые, сталкиваясь в феерической вакханалии, порождают фиолетовое сияние.

Секунда – и на экраны вернулась чернота. Альтаир голубоватой блесткой засиял впереди, теперь он казался близким, два световых года, меньше двух месяцев полета, совсем рядом.

Яворский долго сидел неподвижно, закрыв глаза рукой, вспоминал, улыбался. Двадцать тысяч солнц, Лонгина, его планета.

Автоматы провели траекторные измерения, «Геркулес» ушел в сверхсветовую область, экраны погасли, и Яворский включил дешифраторы. Зазвучала человеческая речь, низкий голос Бориса Пустынина, командира исследовательского звездолета «Ахилл». Яворский слушал сообщение стоя, он знал его наизусть, он слышал его на Росс-154, помнил, на каком слове оно обрывается, но то сообщение, принятое станциями сложения на Земле, было только сигналом маломощного корабельного лазера, а это – голос планеты. Двадцать тысяч солнц, бережно несущие к окраинам галактики рассказ человека, открывшего Лонгину:

«Звездолет вышел к Альтаиру в семь-три мирового года. Экипаж здоров. Открыто одиннадцать небесных тел, среди которых одна большая планета. Радиус ее равен земному, расстояние от Альтаира полторы астрономических единицы. Планету нарекли Лонгиной, по имени нашего астронома…»

– Мне всегда претили решения, навязанные компьютером, – хмуро сказал Надеин. – Что, если вероятность окажется мала, поиска не будет, а Яворский все же на Лонгине?

– Не надо гадать. – Базиола быстрыми шагами ходил по комнате, поглядывал на драматурга, ждал.

– Не вы ли, – горячился Надеин, – час назад утверждали, что в новой версии нет противоречий?

– Внутренне она непротиворечива, – согласился Базиола. – Но не будем спешить с выводами. Минуту терпения, Андрей.

Надеин терпел. Он полулежал в кресле кибернетика, смотрел на рисунок над иллюминатором. Ярко-желтый песок пустыни и синие горы – безвкусица. Надеин не повернулся к голоскопу, когда прозвучал вызов, не слышал, с кем и о чем говорил Базиола. Кибернетик вырос перед драматургом торжествующий, широкие его брови были похожи на крылья Летящего Орла, нос казался клювом.

– Тридцать два процента, – заявил Базиола. – Вот вероятность того, что Ким на Лонгине.

– И только-то, – Надеин разочарованно отвернулся. – Тридцать два процента. Машины не ошибаются. Искать человека на планете – миллиарды квадратных километров – бессмысленно. Что важнее – человек или Передача? О чем еще говорит кибернетик?

– Да поймите же, это много – тридцать два процента. Это выше случайных ошибок. Об этом уже можно говорить серьезно.

«Так будут искать! – подумал Надеин, еще не вполне веря. – Верблюд вернется. Другой Верблюд, узнавший цену себе и своим открытиям. Он никуда больше не полетит, останется на Земле – работать. У него будет очень сложная работа: думать, идти на шаг впереди других, указывать путь. Только бы его нашли!»

А сейчас они пойдут к Джошуа и потребуют созыва Совета.

* * *

Надеин остался на смотровой палубе. Базиола пригласил его в пост. Там, на экранах, связанных со звездолетами, можно будет следить за ходом поиска. Надеин не пошел. Стоял, смотрел в черноту, где не видно было звезд и едва заметно светился за экранами светофильтров диск Лонгины. Фильтры приготовили для Передачи. Их придется убрать, если Передачу отложат.

Там, внизу, не только Яворский. Внизу остался Летящий Орел. Он переживет Передачу. И эту и следующие. «Маяк должен вспыхнуть», – сказал Базиола. – «Маяки, – поправил Надеин. – Лонгина и те десятки и сотни планет, освещенных голубыми солнцами, к которым люди придут завтра».

Они – одно. Капитан Ким Яворский и Летящий Орел на Лонгине. Надеин видит, чувствует их связь. Видит начало пьесы: каменная птица на фоне бирюзовой зари. Молчаливо и требовательно смотрит она на встающее из-за горизонта голубое светило. Каменные крылья неподвижны, клюв поднят кверху, острые когти царапают скалу. Первый луч Альтаира касается Летящего Орла, возвещая наступление нового дня.