Джеймс Блиш - Фантастические рассказы

(Джеймс Блиш)

Буквы на засиженном мухами стекле были простыми, почти догматичными. Андресон посмотрел на них с некоторым удивлением. У агентов по искусству редко бывает какой-либо вкус, подумал он, они не могут себе этого позволить.

Вывеска гласила "Специальная выставка сюрреалистических картин" и отказывалась предоставить дополнительную информацию. Андресон двинулся дальше, затем в нерешительности остановился. Современное искусство всех видов было его областью при подготовке докторской диссертации. Не годилось бы пропускать даже самый маленький экземпляр без проверки. Он вошел.

Воздух в импровизированной галерее был затхлым от запаха пропавших овощей и очень холодным. Как и вывеска, шоу было организовано с хвастливой простотой. Ни программ, ни мебели, ни нетерпеливых гидов, не было даже никакой охраны. Андресон задавался вопросом, что могло помешать вору нагнуться под тяжелой веревкой из вискозы, которая держала рамы вне досягаемости любопытных или жадных пальцев, и убежать со всей коллекцией.

Впервые взглянув на сами картины, Андресон горячо благословил своего доброго деймона за то, что тот направил его сюда. Он не мог отнести эти работы к какой-либо определенной категории; они, конечно, не были сюрреалистическими, если только это слово не было использовано в его первоначальном значении "супер реалистичные". Художник использовал фантазию для своих произведений, это точно, но результаты не были обычной бесформенностью.

Он наклонил свое длинное тело над веревкой и осмотрел ближайшую картину. Это было огромное полотно, доходившее почти до пола, и на нем было изображено здание или аналогичное сооружение, похожее на сверкающий стеклянный стержень, поднимающийся из леса меньших стержней к красному солнцу почти ощутимой яркости. Одинокая фигура, похожая на человека, но поднятая на тугих, изящных крыльях, которые скорее напоминали летучую мышь, чем человека, парила над ближайшей из башен. Быстрый взгляд показал, что все картины, кроме одной, содержали несколько таких фигур; единственным исключением было поле звезд с торпедой, проносящейся по нему.

Быстрый взгляд Андерсона подтвердил еще одно подозрение. Сцены были в продуманном порядке, как будто пытались изобразить историю летающих людей. Он почувствовал смутное разочарование. Все это было фантастикой садового типа, граничащей с концепциями научной фантастики. Тем не менее, за всем этим стояла великолепная техника – смешивание и стирание мазков кисти, которые делали голландцев похожими на брызговики на рекламных щитах, и мастерство глазури, которое заставляло каждую сцену светиться, как освещенная прозрачность.

Например, эта последняя картина у двери. На ней снова был изображен полупрозрачный город, примерно с теми же деталями, но с едва заметным затемнением красного солнечного света, одной неровно разбитой башней, несколькими другими крошечными штрихами. Художник придал ему атмосферу почти невыносимого запустения. Это был все тот же сказочный мегаполис, но он был трагичным, пустынным, потерянным. С вершины разрушенной башни безнадежно смотрело крошечное личико, смотревшее прямо вверх на Андресона.

Он позволил себе одобрительно вздрогнуть и методично обошел галерею, следуя истории, которую создавали картины. Это казалось достаточно банальным: раса космических путешественников, которые колонизировали Землю, возможно, когда-то в далеком прошлом, построили цивилизацию и, наконец, поддались какой-то необъяснимой гибели. Что было удивительно, так это то, как убедительно была рассказана эта затасканная история. Это было реально, действительно супер реально, ибо вызывало больше веры и сочувствия, чем повседневные человеческие трагедии.

Андресон достал свою авторучку и нераспечатанное письмо и направился к двери. Он должен узнать адрес этого места и попытаться найти художника. Надпись “Джон Кимбалл” на конверте напомнила ему, что Джонни, хотя и ученый, увлекался искусством и был бы заинтересован. Он распахнул конверт, затем остановился на полпути, нырнул под шелковый шнур, чтобы посмотреть на сцену космического корабля.

Во многих отношениях это было самое замечательное произведение из всего. Даже ночное небо или поле зрения телескопа не имеют глубины; это просто черная поверхность, содержащая пятна света, но картина превзошла природу. Это было стереоскопическое качество, тем более поразительное, что невозможно было определить, как это было сделано. Андресон со смешком отметил, что агент расположил картины в таком порядке, что в сторону картины дул сильный сквозняк, как будто ее уносило в этот ужасный вакуум. Строго фальшивый трюк, но, тем не менее, умный. Любопытный, несмотря на свои лучшие инстинкты, он осторожно ткнул пальцем в поверхность сцены.

Авторучка со стуком упала на пол.

Он по-идиотски разинул рот и пошевелил пальцем в пустоте, где, казалось, все еще была картинка. В его ошеломленном сознании яростно горели два слова:

Это реально.

Нелепость. Напряженно он заставил себя засунуть руку глубже, несмотря на вопли своих нервов. Это вызвало легкое покалывающее сопротивление, похожее на завесу статического электричества, а затем кровь застучала в каждом пальце, как будто пытаясь прорваться сквозь кожу. Он отдернул руку. Там был вакуум, отрезанный от комнаты какой-то невидимой силой, через которую быстро просачивался воздух.

Балансируя на грани паники, он изо всех сил пытался разобраться в фактах. Покалывание, которое он почувствовал в пальцах, вполне могло быть электрическим. Джонни Кимбалл однажды продемонстрировал ему "статическую струю", которая могла бы объяснить тягу воздуха. Трехмерное телевидение, возможно.

Он покачал головой. Ни один изобретатель не устроил бы подобную демонстрацию в заброшенном продуктовом магазине без каких-либо объявлений или литературы; и вряд ли там было бы восемнадцать экранов, каждый из которых показывал бы неподвижную и совершенно невозможную сцену. Нет, это было безумие, но эти кричащие вещи были —

Окна.

Во что? Схватившись за свои измученные эмоции, он сделал шаг к следующему кадру. Его нога хрустнула по забытой авторучке. Секунду он в ужасе метался в пустоте, а затем рухнул головой вперед с низкого выступа.

Через мгновение зазвучала сладкая мелодия.

– Ты не ранен. Ментальный шок скоро пройдет.

Андресон ничего не сказал и пристально уставился на багровое свечение под веками. Физически он был невредим, но его рассудок был под угрозой. В его сознании, за закрытыми веками, это происходило снова и снова: долгое извилистое падение, с огромным городом, вращающимся и растущим под ним в буйстве красок, и влажный горячий воздух, проносящийся мимо него, внезапное падение темной фигуры и шелест крыльев. Он снова попытался потерять сознание и очнуться на полу галереи, но холодный звенящий голос снова заставил его очнуться.