Роман Шмыков - На Юге, говорят, теплее

Последний, третий, валялся на первом этаже. Половина его головы отсутствовала, и из проломленного черепа будто текло густое засахарившееся варенье. Я проверила его карманы, стараясь не смотреть на тяжёлое смертельное увечье, но не нашла ничего. Они все были абсолютно пусты, может, это и объясняет то, что они ценой своих жизней решили во что бы то ни стало забрать наши вещи, даже увидев, что стало с первым из них, который сунулся вперёд и поплатился за это головой.

В воздухе повис вопрос: «И что дальше?». Мне снова нужен отдых, иначе я с тяжестью на спине рискую появлением нового кровотечения, а Алиса оба рюкзака тащить не сможет, да и даже если у неё получится, то очень ненадолго. Я поднялась обратно к Алисе и села рядом, тоже забравшись частью тела под раковину, обняла свою доченьку, но она осталась так же сидеть, как каменная. Она обиделась. Ох, Господи, как мила и невинна детская обида.

Я помню, как Алиса странно себя вела на похоронах её родной бабушки. Точнее, это было бы странно для обычного ребёнка, но не для моей будущей падчерицы. Она смотрела, как гроб медленно опускают в землю четверо мужчин, еле держа верёвки. В глазах девочки не было ничего, даже капли скорби. Я почти не знала Гришину маму, виделась с ней пару раз до нашей свадьбы и несколько раз после. Она умерла от диабета, хотя прожила достаточно долго, не смотря на болезнь. К концу жизни она весила около ста двадцати килограммов, и было видно по вспотевшим лицам похоронной компании, что они ожидали клиента чуть меньшего размера.

Но всё дело было в Алисе. Вместо того, чтобы как подобает попрощаться с мамой Гриши, которую тот любил нисколько не меньше дочки, я смотрела на эту девочку. Она оглядывалась по сторонам, наблюдала за белочками, птицами. Особенно её внимание привлёк дятел, севший прямо на то дерево, что росло совсем рядом с могилой и огромной мраморной плитой с фотографией Алисиной бабушки. Почему она такая, эта необычная малышка? Её не страшит смерть? Или она не любила бабушку? Я думала только об этом, пока Гриша стоял между нами и плакал навзрыд, сжимая мою руку с каждым разом всё сильнее и сильнее.

Мы с Алисой встретились взглядами и обе посмотрели на плачущего мужчину между нами. Нас для него в данный момент словно не существовало, и он дал полную волю эмоциям. Он имел на это полное право, но Алиса всё равно на него глазела с некоторым пренебрежением. Почему ты так смотришь на своего папу? Он плачет, потому что ему больно. Неужели тебе не больно совсем? Странная ты девчушка, Алиса.

В тот момент я подумала, что Алиса прочитала все мои мысли, и я поспешила отвернуться, сжав руку Гриши с той же силой, что и он мою. Мои щёки загорелись с двойной силой, когда он своё мокрое от слёз лицо уткнул мне в плечо, немного волосами смазав тональник.

То был долгий вечер и ещё более долгая ночь. Гриша запер Алису в её комнате, а сам сидел на нашей кровати и рыдал, закрыв лицо руками. Я пыталась его утешать, но он вообще не слушал и отдёргивал плечо, когда я хотела прикоснуться к нему. К утру я отключилась без сил, и когда проснулась, на кухне уже пахло яичницей с луком.

Мы отдохнули в этой мокрой квартире, пока три трупа внизу медленно разлагались, покрываясь пылью. Я открыла глаза и увидела, как Алиса ходит по комнате туда-сюда и шевелит беззвучно губами. Она махала руками в сторону, и всё это выглядело как немой спектакль одного актёра. Я услышала всего одну фразу, словно случайно упавшую с её губ: «Нет. Так не получится».

– Что такое, Алис? – я потягивалась, лёжа на спальном мешке боком. Другой бок был вверху. Я подумала, что так из него во время сна вытечет меньше крови. Опасения не оправдались – рана запеклась очень быстро.

– Да ничего, мам, просто…

– Придумывала, что нам дальше делать?

Алису посетило такое выражение лица, словно я застала её за разглядыванием себя самой голышом в зеркале. Она заложила руки за спину и уставилась на меня.

– Придумала что-нибудь? – я привстала и ощутила неприятный укол под ребром. Свежая короста стянула кожу, и ей не нравится, когда я двигаюсь.

– Нет, я, я… ничего. Я думала, что нам нужно облегчить сумки и идти больше, чем обычно.

– Но мы это уже обсуждали. Если освободим сумки, то придётся чем-то сильно пожертвовать. Едой и водой жертвовать нельзя. Одежду зимнюю мы и так выбросили, – мы слишком верили, что к наступлению холодов доберёмся до Юга. – Осталась обычная одежда. Если ты хочешь идти в одних трусах, то пожалуйста. Комаров даже можно не бояться, но я не хочу идти и сверкать ягодицами.

Алиса хихикнула, и тут же к ней вернулся серьёзный настрой.

– Можно оставить только то, что есть на нас.

– А если порвётся?

– Ты сможешь зашить?

Я почти разозлилась от вопроса. Она ведь не меньше моего знает, что ни ниток, ни иголок у нас нет.

– Алис, мы не можем…

– Тогда мы никогда не дойдём!

Она крикнула так, что я вздрогнула, и топнула ногой по бетонному полу, но её лёгкие сандалии поверх длинных носок не издали ни звука.

– Присядь со мной. – Я позвала её нежным взмахом руки присоединиться ко мне на спальном мешке. Сначала она хмыкнула и отвернулась, но не прошло и минуты, как уселась смиренно рядом.

Прикоснуться к себе она не дала, и моё движение, которое должно было стать объятием, быстро сошло на нет.

– Наш план и без того слишком хрупкий, чтобы в него сейчас вносить изменения.

– Но вдруг именно из-за старости нашего плана у нас ничего не получается?

– Только благодаря ему, этому старому и проверенному плану, мы ещё живы. Ведь так? Ты же понимаешь меня?

– Нет, но тебе это и не надо.

Она резко встала и пошла к выходу. Там были три мёртвых человека, но она не боялась их. Нисколько, никогда. Думаю, она боится живых мертвецов только потому, что их боюсь я, и это единственная причина.

Я достала карту. Дорога, по которой нам следовало двинуться ещё вчера, тянулась извилистой змеёй на юг. Она огибала гористые местности, иногда проходя через небольшие населённые пункты. Впереди, вплоть до самого Юга, больших городов больше не будет. А если мы их встретим, то это будет значить, что мы заблудились.

Вечером надо будет продолжить путь, дойти хотя бы до какой-нибудь заправки и там осесть на ночлег. Поскорее бы выбраться из этого города и сбежать подальше. Слишком много случилось за прошедшие сутки, чтобы задерживаться здесь дольше, чем нужно.

Алиса капризничала, и даже не хотела надевать портфель, когда я протянула его. Она хотела остаться ещё на день и подождать, пока моя рана затянется совсем, но я решила иначе. Она вырвала из моих рук лямку и небрежно накинула портфель за спину. Пошла впереди по пустой улице, выпрыгнув с крыльца, как пробка из бутылки шампанского, но через несколько шагов остановилась и посмотрела на меня. Я указала, каким путём мы должны следовать, и Алиса снова рванула вперёд. Её снова спутавшиеся волосы сбились в колючие косы, болтающиеся в разные стороны на голове разозлившегося не на шутку ребёнка. Я старалась не отставать от неё, но мои силы, накопленные за короткий период, медленно иссякали. Алиса увидела, что расстояние между нами постепенно увеличивается, и немного сбавила шаг, периодически проверяя, как сильно я отстаю от неё.