Роман Шмыков - На Юге, говорят, теплее

Они всегда так делают, когда сбиваются в стаю, и лишь одиночки могут бродить при свете дня. Они как минимум одной рукой держатся за другого, стараясь не отбиться от остальных. Эти слепые пожиратели ходят змейкой, даже преследуя жертв. Я помню, как выглядела эта линия из мертвецов, она из того пролома в заборе всё тянулась и тянулась. Им не было конца, и своими еб*чими обгоревшими руками они держались за плечо впереди идущего, обычно самого злобного. Мутировавшего, похожего на самого дьявола.

Они не знали о нашем присутствии, и вышли наружу из своих теней, пока на небе не появилось жгучее солнце, превращающее каждого из них за считанные дни в лужицу расплавленной плоти. Поэтому они так любят тьму – мать, их породившую.

В тени они прячутся и ждут.

Я вернулась обратно за укрытие и припала к нему спиной, покрытой маленькими каплями пота, сбегающими прямо в задницу. Я закрыла рот руками и чуть не закричала, подавившись всхлипом. Мельком заметила взгляд Алисы и повернула голову в сторону, словно это что-то изменило. Всё равно эта бедная девочка видит, как её единственный защитник медленно теряет рассудок.

Я боялась этого. Всего полгода назад, и вот снова – их много, и они не умеют насыщаться. Я видела, как они рвут ороговевшими зубами человеческую плоть, тянут жилы и ломают кости. Это видела и Алиса. Не должна была, но увидела.

Хуже войны только её последствия.

Я на четвереньках, как трусливая псина, заползла в магазин и закрыла стеклянные двери изнутри. Смешно. Я подпёрла их двумя стеллажами с книгами, двигая по миллиметру эти тяжести, лишь бы не скрипнули, и обняла дочь. Алиса поджала колени, сидя в тени. Её худое тельце тряслось, и я думала, что больше она боится за меня, чем тех чудовищ снаружи.

Мы будем ждать, сколько потребуется. Я придумаю план, и мы выберемся. Всё будет хорошо. Ведь так? Ты меня слышишь? Ответь! Просто дай знак, я чувствую себя такой одинокой без тебя…

Я подумала, а может…

Может быть и здесь помимо окон есть стеклянный прозрачный потолок? Если бы мы смогли его разбить, то солнце загнало бы их снова в тень, и мы с Алисой выбрались бы тем же путём. Я буквально отцепила Алису, схватившуюся за меня как маленькая обезьянка, и гуськом добралась до выхода.

Пришлось немного отодвинуть стеллажи, чтобы открыть дверь и выбраться наружу. В потолке было стекло, но это совсем маленький купол, который пустит слишком мало света. И была ещё одна новость – мертвецы поднимались выше по этажам. Я посмотрела на часы. До восхода от силы минут пятнадцать, и солнце поднимется в небе так, чтобы его свет падает ровно на головы чудовищ из детских ночных кошмаров. Я рванула обратно и задвинула стеллажи ближе к дверям так, что стекло затрещало и чуть не потрескалось. К книжном стало темно из-за баррикады, и это могло либо спасти нас, либо окончательно сгубить. Среднего не дано.

Алиса сжалась, а потом и я услышала этот хрип. Он звучит уже так близко! Хруст грубой, покрытой корками кожи похож на раздавленный мешок с сухарями. Мимо выхода прошёл один их них, даже не повернувшись в нашу сторону. За его плечо держался ещё один, у него нет головы, и из шеи торчит что-то наподобие сломленного бурей ствола дерева. Потом и третий – они тянулись друг за другом, создавая очередь, мимо нас, как на показе.

В горле пересохло. Сухие стенки слипались, и я даже не могла сглотнуть застрявшую где-то у гланд скупую слюну. Глаза болели, я будто не моргала, глядя, как они бесконечным потоком идут мимо нас, издавая свои мерзкие звуки. Я ощутила их вонь, просочившуюся сквозь узкую щель между стеклянными дверьми и под ними. Закрыв нос рукой, я посмотрела на Алису – она зажала половину лица рукавами кофты и посмотрела в ответ. Она помотала головой, но я не смогла понять, что это значит. Я села ещё ниже, прижавшись головой почти к самому полу. Безумно хочется, чтобы день быстрее начался.

На часах 5:46. Солнце уже должно давно появиться из-за горизонта и медленно подниматься к своему зениту. Змейка из мертвецов стала ускоряться, и вот последний из них протопал мимо, унося за собой гнилостно-сладкий запах. Стало легче дышать, но сердце всё равно билось об рёбра внутри. Мертвецы прячутся в тени, в прохладе, и выйдут только к ночи. Алиса привстала, и я не успела её остановить, прежде чем она высунулась из-за кассы. Я боялась, что кто-то из них мог отбиться от основной стаи и плестись позади всех, но больше никого за стеклом не появилось, и Алиса хотела перешагнуть через меня, но я ей не дала.

– Куда ты?

– Хочу проверить.

– Они ушли, – шептала я, после каждого слова глотая вязкую слюну. – Посидим ещё.

– А если нет?

– Тогда тем более сидим.

Я дёрнула Алису за рукав, и та чуть не упала, опёршись рукой за моё плечо. Алиса села чуть поодаль и скрутила руки на груди, выпятив нижнюю губу. Я знала, что она обижается не по-настоящему, но видеть её такой всегда было неприятно. Меня это порой злило, но не сейчас. Всё вокруг слишком поменялось, чтобы я злилась на дочь за такую мелочь.

– Чуть позже проверим. Главное – это безопасность, верно, Алис?

– Угу, – не меняя позы и выражения лица промычала Алиса. – Но я хочу сама проверить.

– Зачем?

– За тем, что могу сама. Я тоже могу проверять.

Права ли? Наш опыт жизни отличался, но вот опыт выживания был одинаковым, и могу ли я корить дочь за то, что она старается сделать всё, что в её небольших силах? Наверное, это с какой-то стороны неправильно, но меня судить некому, у меня всё ещё на плечах ответственность. Так? Гриш…

Становилось жарче. Солнце поднялось, и теперь его лучи пробивались сквозь летучую пыль в торговый центр. Внизу послышались шипение и рыки, видимо, кто-то из них попал под свет. Я покрылась томительной испариной, и голова становилась ватной. Мы сильно не выспались и испытали большой стресс. Я должна думать о нашем скором спасении, но идеи всё не идут. Алиса так и уснула в позе «обиды», склонив голову к ещё не начавшей расти груди. Я медленно уложила её на расстеленный спальный мешок. Пусть поспит. Может, забудет, что случилось этим утром. Мы слишком хорошо знаем, что это за страх. Слишком хорошо.

Снова наступила тишина. Это тошнотворное отсутствие звуков, и порой кажется, что совсем оглох. Только в таком состоянии начинаешь слышать саму себя, свои мысли, даже самые потаённые, самые темные. Ты их стыдишься, но от этого они никуда не исчезают. Мысли копятся, крепнут и превращаются в навязчивую идею. Найти для себя оправдание с каждым разом становится всё труднее. В коленях гудит при каждом движении, и становится страшно перед тем, что ждёт нас всех в конце пути.

Я думаю, что стоит вернуться ровно тем же способом, что и привёл нас сюда – через маленькое окошко. В середине дня, когда солнце не даст нечисти забрать нас.