Филип Фармер - Темные замыслы

Сны окутали Мир Реки.

Сон, Пандора ночи, здесь был щедрее, чем на Земле. Там сегодня он был одним у вас, другим — у вашего соседа. Завтра же соседский сон переходил в ваш дом, а ваш — в соседский. Но здесь, на бескрайних равнинах нескончаемых берегов Реки, он каждого наделял грудой сокровищ, выплескивая все свои дары: кошмары и наслаждения, воспоминания и надежды, тайны и откровения.

Миллиарды людей ворочались, бормотали, стенали, вздыхали, смеялись, вскрикивали и на пороге пробуждения вновь проваливались во тьму беспамятства. Все преграды подсознания падали перед мощными силами, что-то уносилось прочь и зачастую никогда не возвращалось. Оставались лишь фантомы; но и те исчезали с рассветом. Здесь сны повторялись чаще, чем на родной планете. Содержатели ночного Театра Абсурда снова и снова ставили все те же комедии и драмы — и, хотя авторство пьес им не принадлежало, они самовластно распоряжались и репертуаром, и зрителями. Публика не могла освистать или одарить аплодисментами спектакль, забросать сцену яйцами и гнилой капустой, с шумом покинуть зал или продремать весь вечер.

Среди полоненных зрителей был и Ричард Фрэнсис Бартон.

Клубившийся серый туман вдруг замер и повернул вспять. Бартон стоял на возвышении, напоминавшем ступеньку елизаветинского трона. Над ним, плавая в тумане, в расположенных полукругом креслах сидели двенадцать человек — и еще один, напротив, лицом к остальным. Это был он сам — Ричард Бартон.

Поодаль, в облаках, парил силуэт четырнадцатого. Он был виден лишь Бартону — темная мрачная фигура, издававшая странные бессмысленные звуки. Нечто подобное уже случалось прежде: однажды — в действительности, и множество раз — в снах. Правда, кто мог знать, где явь, а где — наваждение? Перед двенадцатью, называвшими себя этиками, сидел человек, умиравший семьсот семьдесят семь раз.

Шестеро мужчин, шестеро женщин. Почти все, за исключением одной пары, были темнокожими или смуглыми. У двух мужчин и женщины — едва заметная складка эпикантуса на веках. Если эти существа происходили с Земли, их родиной, скорее всего, была Евразия.

Только двоих из двенадцати называли по именам в течение допроса — Логу и Танабара. Ни в одном из известных Бартону языков — а он знал их около сотни — не существовало имен, звучавших подобным образом. Правда, со временем языки меняются, а этот, возможно, принадлежал пятьдесят второму веку нашей эры. Один из агентов, Спрюс, утверждал, что он — выходец из той эпохи. Впрочем, ему тогда грозили пыткой, и он мог солгать.

Одним из светлокожих был Лога. Он не подымался с кресла (как раньше, так и теперь), поэтому Бартон не мог судить о его росте, однако тело этика казалось мускулистым и плотным. На его плечи падали рыжие волосы — ярко-рыжие, как лисья шкура. Черты лица казались резкими, словно вырубленными из камня — выступающий вперед подбородок с глубокой ямкой, массивные челюсти, крупный орлиный нос, толстые губы. Глаза были темно-зелеными.

Другой светлокожий человек, Танабар, по всей видимости являлся их предводителем. Сложением и обличьем он так напоминал Логу, что два этика казались братьями. У него были темно-каштановые волосы, один глаз горел странным светом — зелень с примесью янтарной желтизны.

Когда Танабар впервые обратил к Бартону другую половину лица, тот вздрогнул. Во второй глазнице сверкал сотнями фасеток драгоценный камень — чудовищный зрачок насекомого, напоминавший огромный бриллиант. Это искусственное око, нацеленное на Бартона, внушало ему какую-то смутную тревогу; возможно, оно воспринимало то, что недоступно живому глазу?

Только трое из двенадцати говорили с ним: Лога, Танабар и стройная, полногрудая блондинка с большими голубыми глазами. По тому, как женщина обращалась к Логе, Бартон заключил, что они — супруги.

Над головой каждого из сидящих, в том числе — и двойника Бартона, висели туманные сферы. Они вращались, непрерывно меняя цвет и время от времени, пронизывая пространство иглами лучей — зеленых, голубых, черных и белых. Иногда лучи исчезали, потом появлялись вновь.

Бартон пытался установить связь между вращением сфер, сменой лучей и поведением трех этиков, а также своего второго «я» — с различием внешности, со смыслом произносимых слов, их эмоциональностью. Однако пока ему не удалось обнаружить никакой зависимости.

Правда, в том, давнем, эпизоде он не видел собственной ауры. Другим было и направление разговора, будто Создатель Снов переписал старый сценарий.

Лога, человек с рыжими волосами, произнес:

— Наши агенты давно разыскивали вас. К сожалению, их слишком мало — ведь на берегах Реки проживает тридцать шесть миллиардов шесть миллионов девять тысяч шестьсот тридцать семь кандидатов.

— Кандидатов — на что? — спросил Бартон со своего возвышения.

В предыдущей встрече он не пытался проникнуть в эту тайну.

— Это известно лишь нам; вы же попытайтесь разгадать, — ответил Лога, сверкнув белыми зубами, и продолжал: — Нам не приходило в голову, что вы попытаетесь ускользнуть, раз за разом совершая самоубийство. Так тянулось годами. У нас хватало других забот, поэтому пришлось снять всех агентов с дела Бартона, как мы его называли — кроме немногих, ожидавших у истока и в устье Реки. Каким-то образом вам удалось узнать о Башне на полюсе. Позднее мы с этим разберемся…

Наблюдая за ним, Бартон подумал: «Значит, они не сумели обнаружить Икса».

Он попытался приблизиться к актерам этого странного спектакля и разглядеть их внимательней. Кто же из них был тем этиком, который разбудил его в предвоскресительный период? Неведомым Пришельцем, навестившим его в грозовую, сверкающую молниями ночь? Кто должен спасти его? Кто же тот изменник, таинственный ренегат, которого Бартон называл про себя Иксом?

Он с трудом сопротивлялся ветру и холодному туману, летучему и твердому одновременно, сковавшему его словно волшебная цепь, что по велению богов связывала Рагнорука с волком-великаном Фенриром.

— Мы все равно нашли бы вас, — продолжал Лога. — Видите ли, каждая капсула в восстановительной камере — там, где вы столь неожиданно пробудились на стадии, предшествующей воскрешению, — снабжена автоматическим счетчиком. Любой кандидат, у которого число актов гибели намного превосходит среднестатистическую величину, рано или поздно подвергается более пристальному изучению. Точнее — будет подвергнут; сейчас нам не хватает для этого людей. — Сегодня мы не имеем представления, каким образом вы достигли такого ошеломляющего результата — семьсот семьдесят семь актов смерти; при очередном обследовании ваша предвоскресительная капсула была пуста. Но два техника, видевших вас в момент первого пробуждения, смогли вас опознать — по… скажем, по фотографии. Мы настроили ПВ-капсулу таким образом, чтобы в следующий раз, когда ваше тело окажется в ней, был дан сигнал. В конце концов, вы все равно оказались бы здесь.