Игорь Сягайло - Подопытные

Начав, как и обычно, с воспоминаний о раннем детстве, я получил исчерпывающую и не лишенную эмоциональной окраски информацию о ее взаимоотношениях с семьей. Амелия была крайне привязана к матери и брату, которым бесконечно доверяла, и всегда получала от них столько любви и поддержки, сколько ей хотелось. С отцом же она была не так близка, поскольку тот уделял свое время обязанностям экзарха и воспитанию старшего сына. Что касается её попыток стать послушником, оценки Амелии были не в пример хуже, чем у брата, бывшего блестящим учеником. Угроза исключения, насколько мне известно из личного дела, никогда не висела над ней, но частенько маячила на горизонте. Мисс Уэлч же объяснила это тем, что ей, цитирую, «было не интересно тратить время на всю эту нудную ерунду». Из этого я сделал вывод, что отец вовсе не уделял внимания ее воспитанию, а мать и брат слишком любили и баловали. С другой стороны, тогда, сидя передо мной, она не была похожа на избалованную дочурку из знатного рода, каких я повидал множество. И вот поэтому я решил, что пришло время переходить к наименее приятной для нее части разговора.

Стоило мне спросить про смерть матери, как лицо Амелии словно потемнело, она стиснула пальцами подлокотники кресла и отвернулась, глядя в окно. Я не торопил ее, только наблюдал, и, в конце концов, она заговорила. Тихо, но уверенно, не стараясь скрыть боль, которую ей причиняют эти воспоминания. Из ее слов я понял, что девушка до сих пор не желает принять то, что мать совершила преступление настолько тяжкое, чтобы за него казнить, а отца винит в ее смерти до сих пор. На брата же она смертельно обижена за то, что тот так спокойно воспринял произошедшее, даже не попытавшись этому помешать. О своих неоднократных побегах она говорить категорически отказалась даже под угрозой того, что я подам новую жалобу. Заявила, снова цитирую: «Это не ваше собачье дело», и ей не хотелось больше находиться в оплоте этой прогнившей убогой системы. Интересно то, что она ничуть не боялась делать такие заявления в сторону Синода, даже зная, что за этим последуют подозрения и обвинения в измене.

Затем мы перешли к разговору о ее успехах в боевых искусствах. Как выразилась Амелия, посвятить себя единоборствам стало для нее вынужденной мерой, чтобы не свихнуться в четырех стенах под постоянным надзором тех, кто докладывал отцу о каждом ее шаге. Однако она достигла в этом успехов, так что могла бы стать крайне ценным кадром для Синода. И все же… Если руководство поинтересуется моим мнением, а это непременно однажды случится, я буду категорически не рекомендовать ее к назначению на высокие должности, по крайней мере, пока.

Штаб Священного Синода. Тренировочный центр.

2 часа 18 минут.

Несмотря на то, что было далеко за полночь, Амелии не спалось. А когда ей не спалось, она приходила в центр потренироваться. Благодаря примерному поведению, отец ослабил надзор, который установил после очередного её побега.

Ночь – любимое время Амелии. Ей не приходилось общаться с другими людьми, и девушка полностью погружалась в тренировочный процесс. Она словно порхала над полом. Медленные и плавные движения переходили в быстрые и точные удары. Вот она подобна реке, текущей размеренно и безмятежно, а в следующий миг она превращалась в монолит, который ничто не могло сдвинуть с места.

После нескольких часов занятий, Амелия приняла душ и пошла в свою комнату. Ночью в здании Синода было немного мрачновато. В коридорах никого кроме нескольких часовых. А постоянно бушующая гроза не добавляла ярких красок готическому зданию. Но при всём этом, Амелия любила гулять в это время. Многочисленные массивные статуи, находившиеся буквально в каждом углу, в тусклом ночном освещении казались живыми.

Подходя к комнате, она увидела своего инструктора по единоборствам, мастера Линду Льюис, на лице которой читалось беспокойство. Чтобы мастер пришёл в столь поздний час, должна появиться серьёзная причина.

– Мастер! – поклонилась Амелия, подойдя ближе.

– Здравствуй, Амелия. Есть разговор. Давай зайдём.

Амелия открыла комнату и пригласила мастера внутрь. По всей комнате были разбросаны вещи: одежда, учебники, книги и всякий хлам. Амелии много раз делали выговор, ведь по уставу комнаты должны быть тщательно убраны, но это не помогало.

Амелия скинула одежду со стула, а сама встала около кровати.

– Слушайте, если это связано с тем небольшим случаем, то он сам виноват! – сразу перешла в наступление Амелия. – Ему нужно было выбирать выражения. И вообще, подумаешь, нос сломала. Я же не знала…

– Я здесь не поэтому, – перебила её Льюис, жестом попросив замолчать.

– Тогда зачем? Я вроде бы больше ничего не натворила… кажется.

– Нет, дело в твоём брате. Произошёл… инцидент.

На этих словах Амелия насторожилась. Хотя они с братом не ладили, слова мастера Льюис заставили её кулаки сжаться.

– Что случилось? – настороженно спросила Амелия.

– Если кратко, то вечером захватили архив. Мэтью был направлен туда возглавить операцию по возвращению здания. В целом, операция прошла успешно, но… Твой брат сейчас в критическом состоянии.

Эти слова подкосили Амелию. Она села на кровать и пустым взглядом уставилась в одну точку.

– Амелия. Его состояние оценивается как тяжёлое. Сейчас его помещают в регенерационную камеру, – мастер Льюис приобняла Амелию, попыталась хоть немного её успокоить.

– Могу я его увидеть?

– Он пока без сознания, но, думаю, в палату тебя пустят.

Весь путь до лазарета Амелия молчала и смотрела в пустоту. Мэтью всегда был опорой для неё, а она его оттолкнула. Пусть она не понимала, почему он ничего не сделал во время казни матери, но она даже не дала ему шанса объяснить. А теперь возможно и не будет возможности поговорить.

– Я останусь здесь, – останавливаясь у входа в лазарет, сказала Льюис. – Следующие часы критические. Его шансы пятьдесят на пятьдесят. Но главное, помни, у твоего брата сильная воля, верь в него. Верь, что он выкарабкается.

Амелия кивнула и зашла внутрь. За исключением набора для реанимации и регенерационной камеры, в палате ничего не было. Тусклое освещение и голые стены. Её брат лежал в коробке, напоминавшей гроб, сделанной из стекла и металла, а по его израненному телу проходили электрические разряды. Она села рядом и посмотрела на него.

– Слушай, – спустя несколько минут, Амелия, наконец, заговорила. – Я знаю, что наши с тобой отношения не складывались. И это было из-за меня. Но хочу, чтобы ты знал, я тобой дорожу. Обещаю, если ты выживешь, то мы поговорим. Обсудим всё то, что творится в нашей семье. Может, потренируемся вместе, как раньше. Я стала сильнее и теперь легко одолею тебя в поединке. – Амелия перевела взгляд на камеру, в которой лежал Мэтью. – А помнишь, как мама впервые показала это чудо техники. «Это будущее медицины» сказала она. И вот теперь это чудо – твоя единственная надежда.