Андрей Аливердиев - Скиталец

- "В ребенка стрелять и король не посмеет". Вспомни Белый Дом.

- Тогда было другое время. Теперь мы можем победить.

- Вы же лучшие люди. Подумай, кто будет спасать Россию, когда вас раздавят!

Я пытался переубедить его хотя бы таким образом, ибо прекрасно понимал, что любые другие аргументы были тщетны. Да и этот, если честно, тоже.

- А будет ли что спасать, если мы не выступим?

Это был сложный вопрос.

- Ты можешь присоединиться к нам или уйти. Выбор - за тобой.

***

Я чувствовал себя, как лейтенант Шмидт перед восстанием. Пойти за этими людьми значило практически верную гибель, не пойти - значило предать самого себя.

Пусть они не во всем правы, но они собирались воевать за Россию. Уже воевали на земле Молдавии и Югославии и, наконец, решились на последний бой...

Я мог уйти. Атаман сдержал бы слово.

Где-то далеко меня ждал дом. Может быть, и Лора... Кто мог знать, как мне удалось устроить жизнь в этом мире? Но... Это все было вилами на воде писано. Здесь же меня звали к себе настоящие люди. И я не мог не пойти с ними. Даже если это была верная смерть.

***

Я ходил по базе, смотрел на этих людей, а они на меня. Это были хорошие, я бы сказал, красивые, люди, и мне было страшно жаль, что через каких-то несколько дней их должна была ждать верная смерть. Но теперь моя судьба была неразрывно связана с ними, и я решил сделать все возможное, чтобы не быть среди них чужим. Это было тяжело. Я отличался от них национальностью, и это находило еще какое отражение на моем лице. Я отличался от них социальным статусом, и это находило отражение в каждом моем слове и движении. Я был другим. И, вероятно, чужим...

Однако рекомендации атамана все же сделали свое дело. Он для своих людей был почти богом и, черт побери, скорее всего, заслуживал этого. Его реверсы к нашим приднестровским и югославским приключениям напоминали отрывки из героического романа.

- У меня амнезия. Смешно и даже стыдно признаваться в этом мыльнооперном диагнозе, но это так.

- Может быть, они над тобой поработали?

Психотропное оружие?

- Я скажу честно: не знаю. Я просто забыл половину жизни и вынужден жить сегодняшним днем.

- Ладно, мы еще повоюем! "Из худших выбирались передряг!"

- "Но с ветром худо, и в трюме течи..."

- А говоришь, что все забыл!

Видимо, мы пели когда-то эту песню на передовой.

***

Потом пошла официальная часть моей регистрации как воина Русского Войска.

- Андрей, кстати, как там тебя по батюшке? - спросил меня Никита, один из ближайших соратников атамана.

- Анри Леонардович, - я не стал скрывать свое настоящее имя, - Андрей я в православном крещении.

- Ты что, француз?

Все сидящие рядом почему-то рассмеялись.

- Нет. И не русский, и не тот, о ком ты сейчас подумал, - тут я назвал свою национальность. Я умышленно ее здесь не привожу. Россия - страна многонациональная. Кавказ тоже. Так пусть же останется неясность в этом вопросе. - Этнически я - мусульманин. Наполовину. Но принял православие, когда поехал отстаивать права сербов Боснии и Хорватии.

- Ты тогда, кажется, якшался с баркашовцами, - полуспросил, полупроконстатировал атаман.

Я кивнул. Видимо он знал это лучше меня.

Дальше мне выписали их Военный Билет и устроили торжественное вручение, плавно перетекающее в не менее торжественное обмытие, которое взял на себя атаман.

Я и не заметил, как моя норма оказалась безнадежно перебранной, и я начал засыпать прямо за столом. Сказав:

"Все нормально!" - я отправился на диван. Но даже сквозь пьяную дремоту я продолжал слышать разговор, тем более, что он касался меня.

- Мы не можем ему доверять, - тихо сказал Никита.

- Я хорошо его знаю, - возразил ему Александр. - Он не продаст.

- Он появился ниоткуда, буквально с неба свалился. Гонит какую-то пургу про амнезию. Может, его в ФСК зомбировали?

- Черт возьми! - выругался атаман. - Эти нелюди на все способны. Но я знаю людей. Нас и так мало. А такие, как этот вот на дороге не валяются. Ты не смотри, что он - интеллигент.

Помнишь, у Высоцкого "Если ж он не скулил, не ныл, Пусть он хмур был и зол, но шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал" это про него. Хоть он и интеллигент, он - свой парень.

Черт побери, мне было чертовски приятно слушать про себя такие вещи! Видимо, и в этом мире я успел покрыть свое имя славой, не в пример моему собственному.

***

Часы пробили срок.

- С Богом, - сказал атаман, и все началось.

К шести утра весь город вместе с казармами был наш. Часть солдат и милиции перешла на нашу сторону, остальные разбежались. Это напоминало Триумфальное шествие.

После митинга на площади начался погром.

Вы правильно поняли, какой. Я был против него, но кто меня спрашивал?

Тем более, что и моя пятая графа с северокавказской национальностью в данном случае была отнюдь не идеальна.

И я просто ушел в сторону. Я понимал, что, как всегда, в первую очередь всегда бьют не тех, кто набедокурил, а их бедных соплеменников, которые и сами-то не очень-то разжились от всего этого. Но как я мог объяснить это моим новым товарищам! Атаман меня понимал, но и он должен был считаться со своими штурмовиками.

Опять это ощущение несвободы! Черт побери, неужто и в правду в нашей стране могут существовать только крайности? Но это была не самая худшая крайность. Ведь теперь мы праздновали первую Победу. Хотя и маленькую.

- Помните восстание Спартака? - говорил атаман. - Разгоревшись неожиданно, оно охватило половину Империи! Так и мы освободим нашу Великую Россию от нечисти!

- А помнишь, чем оно закончилось, это восстание? - не мог не вставить я.

- Какой же ты нудный! Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Крыть было нечем.

- Что же, - ответил я, - так раскупорим эту буржуйскую бутыль за Победу!

- И за это дерьмо кто-то выкладывал по 100 баксов! - атаман плюнул.

***

Но все же в этот день я не смог не схлестнуться с одним из моих новых товарищей. Мы оба были в стельку (если не сказать хуже) пьяны и вышли поговорить на улицу. Он был значительно здоровее (что, в общем-то, было логично, ибо агрессия исходила от него) и первым же ударом услал меня в глубокий нокаут...

***

Больница

Очнулся я в больничной палате.

"Какой же интересный сон я видел"! - подумал я, когда сознание уже вырвалось из объятий сна, но лень еще не дала глазам раскрыться. Однако, открыв глаза, я понял, что, если это и был сон, то он еще не кончился, ибо лежал я на совершенно незнакомой кровати в совершенно незнакомой больничной палате.

Я поднялся с кровати и осмотрелся.

Рассвет только-только разогнал сумерки, и вполне можно было не включать свет. На мне была надета больничная пижама. К слову сказать, совсем неплохая пижама, абсолютно новая и приятного бежевого цвета, не отдающего больничной убогостью. Да и сама палата была на уровне.