Рубен Аракелян - Камень на камне

– Все шло своим чередом, люди гибли десятками тысяч, даже сотнями. Из всего моего призыва, в котором было тысячу молодых солдат, осталось полтора десятка человек. Пятнадцать благословенных. Вас задевает это слово?

– Нисколько, – ответила я, солгав.

– Врете, – сказал он, улыбнувшись, – вы ведь современная леди, все атрибуты успешной женщины… Я ни за что не поверю, что вы – сектантка.

– Действительно, я законная атеистка. Но это же не означает, что я слепа.

– Да уж, – выдохнул он, усмехнувшись так, будто вспомнив что-то забавное, – на войне многие прозрели. Только там, где ты не знаешь, чего ждать от следующего часа, ты открываешь свою истинную суть. Скажем так, гораздо проще думать, что за тобой кто-то следит, кто-то могущественный и заботливый. Так проще жить. А как еще объяснить то, что я жив? Я не могу найти научного объяснения этому.

– Везение? – предположила я.

– Один раз – да. Два раза – возможно. Но когда ты должен был сгинуть уже сотню-другую раз… В общем, ладно, каждый прозревает в свое время. Хотя сейчас это приходится делать по-тихому, чтобы никто не заметил. Прошел год. За это время наметились серьезные сдвижки. У нас появилось оружие, и теперь солдаты хотя бы могли защитить себя. Это становилось хотя бы похоже на войну, и переставало быть аннигиляцией одной стороной другой.

– Расскажите поподробнее о враге, – задала я наводящий вопрос, – о машинах, об искусственном интеллекте…

– Мы называли ее ИРМА. Искусственное разумное механизированное что-то там.

– Ее?

– Да, ее. Вы разве не слышали все эти байки? Многим нашим солдатам было стыдно из-за этого, но это была девочка, совсем еще маленькая. Я понятия не имею, почему, но это факт. Нам хотелось, чтобы врагом руководил какой-нибудь металлический гигант или что-то в этом духе, нечто устрашающее. Я видел ее дважды, и я никогда не забуду ее лицо. Позже, когда резня сходила на нет, мы складывали имеющиеся обрывки данных в единое целое, рисуя картину происходящего. Ее видели только в городах, видимо только там были какие-то проекторы или что-то в этом роде, которые проецировали ее изображение. Некоторые даже утверждали, что она осязаема, что она из плоти, что, мол, ее можно потрогать. Ну, вы же понимаете, обычные мужские разговоры. Я наслушался за эти годы очень много фантазий на ее счет.

– Она руководила машинами?

– Она и была этими машинами, – ответил он, приблизившись, – я не ученный и не гений. Более того, я даже не считаю себе шибко умным человеком, но я кое-что понимаю в войне. Она была мозгом, а машины были ее конечностями. Будто огромный голодный взбешенный спрут. Вместе с городами это было единое целое. Она была всем на этой планете, она и была этой планетой, была Орионом. Это еще одна стадия просветления. Любая электронная система в городах была подчинена ей, она открывала двери, активировала системы, самоуничтожалась, чтобы не дать добраться до каких-то данных. В тех условиях она была непобедима. Мы не могли справиться с одним ее пальцем в виде огромного железного исчадия ада, что уж говорить о самой голове.

– Что это за роботы? – спросила я, делая наброски в своем блокноте.

– Там были разные. Одни вылезали из-под земли, другие были неподвижны. Но все они были заводными игрушками в сравнении со стражами.

– Теми, что охраняли города?

– Именно. Представьте себе огромный, величиной с трехэтажный дом, бульдозер, вооруженный огнеметом, крушащий все на своем пути. При этом маневренный как небольшой велосипед. Все остальные машины были переделаны для ведения боевых действий из гражданских, видимо, когда-то выполнявших обычные мирные функции. Эта же тварь создавалась с одной целью – уничтожать. Долгие месяцы после встречи со стражем не выживал никто. Он просто выжигал целые дивизии, не оставляя от сотен и тысяч людей ровным счетом ничего. Если же позже и удавалось победить такую машину, то, как правило, она успевала включить самоуничтожение, чтобы не попасть в наши руки.

– Как же их тогда побеждали? – спросила я.

– Обычно все происходило очень быстро. Он появлялся из неоткуда и принимался жечь и топтать все на своем пути. При этом он не занимался никакой разведкой, он словно пренебрегал всеми нашими технологиями, многие из которых были для него не страшнее комариного укуса. Это сыграло нам на руку. Как оказалось, он даже не был снабжен щитом, который был у многих стационарных машин, и из-за которого мы были бессильны там. Один такой страж напал на лагерь новобранцев в пустоши между двумя городами. Там было две или три тысячи солдат. Пока он выжигал молодых парней, один из бойцов запрыгнул в танк и расстрелял его. Обычно такие фокусы не проходили, так как тяжелая техника охраняла лишь большие лагеря из-за своей низкой маневренности. Но, что бы вы поняли, перевернуть самый тяжелый танк для стража не составляло проблем. Здесь же все сложилось так, что он просто не обратил на технику внимания, увлекшись топтанием ненавистных людей.

– Вы так рассказываете о нем, будто он разумный живой человек, – прервала я.

– Живой человек – конечно нет, но то, что они были разумными, это абсолютно точно. Когда он был сосредоточен, когда он понимал, что ему грозит опасность, его действия нельзя было предугадать. Он обманывал самых умных командиров, меняя тактику и стратегию. Это сложно описать тому, кто его не видел. Но, в конце концов, он настолько разочаровался в нашей боеспособности, что сам предоставил нам шанс, и тот парень в танке сполна им воспользовался. Это был первый страж, останки которого удалось изучить. Машины были умны, но не настолько умны, как человек. Во всей их конструкции было лишь одно уязвимое место. Лишь одно! Это была панель, прикрывавшая нечто вроде электронного мозга, расположенная на самой макушке его башни-головы. Она была пористая из какого-то органического материала. Ученные предположили, что это было сделано для лучшего охлаждения его систем. Это открытие многое изменило. К тому времени мы уже научились побеждать других тварей, и только один страж заставлял многих новичков мочить штаны.

– Это был перелом в войне?

– Это был его предвестник, – ответил он, с задумчивым видом раскачиваясь на стуле, – теперь мы могли действовать. Это означало, что теперь не нужно посылать группу смертников, чтобы отвлечь стража от основных сил. Конец первобытной войне, в которой все наши разработки и научные достижения не значили ровным счетом ничего. Это означало свободу в выборе стратегии. Конечно только условно, потому что силы были по-прежнему не равны, и для того, чтобы совладать с одной такой машиной, нужна была целая дивизия бойцов. Но время шло, а мы лишь сумели снизить число жертв в наших рядах, речи о победе не было. Плюс, чем дальше, тем они становились умнее. Один приходил на помощь другому, прикрывая спину. То есть, если столкнулся с одним стражем, можно было быть уверенным, что где-то неподалеку бродит второй, а это уже безвыигрышный вариант. Благодаря этим локальным успехам мы развернули какую-никакую разведдеятельность. Беспилотники и роботы были все так же бесполезны, но зато люди теперь могли пробраться немного дальше. И вот однажды это принесло свои плоды. Разведка нашла центр управления. Поразительно, но мы даже не имели представления, что весь их щит сконцентрирован в паре генераторов, расположенных каждый в своем полушарии этой треклятой планеты.