Анатолий Королев - Блюстители Неба

– Садитесь,– сказал его величество каким-то странным знакомым голосом.

– Желаю верности, ваше величество,– произнес я условную форму приветствия № 2, что означало особую готовность к откровенному разговору, но директор не ответил по инструкции, а вздохнул, продолжая рассматривать меня пристальным, даже злобным взглядом. За его плечами что-то плеснуло тяжелым широким взмахом. Что, я не успел рассмотреть.

– Извините за малое нарушение правил общения – я начну первый, ваше величество, я уже докладывал вам двумя последними донесениями о беспорядках в школе, которые грозят хаосом, но…

– Я все знаю сам, помолчи, Шонгер,– властно перебил директор,– я даже знаю, что написано у тебя в этой тощей отвратительной папке для доносов и что ты сейчас думаешь… помолчи, дай я еще раз посмотрю на существо, которое могло привести к катастрофе целый мир…

– Я не понимаю вас, ваше величество, вы говорите не по форме.

Директор кивнул:

– И не должен понимать, тебе не дано это – умение понять, Шонгер, 33 лет, незаконнорожденный, инкубатор – прочерк, скрытовоспитанный, Наставник седьмой степени, допущен к информации трех цветов…

Я обомлел. Директор выдавал святая святых – мою совершенно секретную личную карточку, абсолютно секретные данные о точном возрасте (так мне всего 33, я считал себя старше на 5-10 лет!), и я… я не государственный ребенок… я, как мои воспитанники, зачат преступным способом вне инкубатора… Голова пошла кругом, стало ясно, что меня собираются отстранить от наставничества и признать негодным к работе, а это… это публичная отставка.

– Не беспокойтесь, Шонгер, я не собираюсь отстранять вас от наставничества, хотя с удовольствием сделал бы это и прихлопнул бы вашу школу, эту жуткую механическую табакерку по переделке детей в машины. Я сделаю иначе. Кроме того, я не тот, за кого вы меня принимаете, я не директор вашего концлагеря, нет!

– Как?

– Очень просто.– Директор усмехнулся, и за его плечами опять что-то плеснуло, словно крылья.– Я мог бы и не встречаться с вами, Шонгер, потому что сегодня Контакт будет прекращен, но благодаря случайности вы стали свидетелем и даже Опекуном, и по нашим неписаным правилам, исходя из неведомых вам принципов добра и гуманности, мы должны осуществить над вами опеку, одним словом, рассказать истину, что я и делаю.

Я не понимал и половины из слов, которые он говорил. Это был не Директор, но… но согласно инструкции Директор – это тот, кто находится в кабинете и пользуется директорским шифром связи. А раз так, то это лицо оставалось Директором Правильной школы, несмотря ни на что.

– В чем-то, вот ведь ирония судьбы, Шонгер, мы схожи с вами. Мы тоже наставники и опекуны, только наша опека не замкнута в рамках ваших стен с колючей проволокой, а простирается на целую вселенную, на бесконечное множество миров и сонмы галактик, где так редко возникает драгоценная капелька жизни. Мы охраняем ее от гибели, вырождения или самоубийства.

– Так кто же вы, господин Директор… ваше величество?

– Я?

Он встал, поднимая вверх указательный перст, из которого брызнул ослепительный голубой луч невероятной силы и, растворив потолок кабинета, обнажил солнечное небо над Пентеллой, небо красных туч.

– Я – Архонт времени! – Луч погас, и он сел за стол.– Я один из великого союза блюстителей неба.

Папка с рапортом о беспорядке с мертвым стуком выпала из моих рук. Я понял, где уже слышал этот властный голос. Это был он.

– Успокойтесь, Шонгер. К сожалению, вам лично ничего не грозит. Слушайте внимательно. Мы опекаем жизнь в твоей вселенной. И то, что твоя планета рехнулась, увы, в этом тоже наша вина. Но сам я люблю не Пентеллу, а совсем другой мир, мир планеты, которая значится в каталоге Опеки под номером С-7293. Вы слышите меня, Шонгер?

– Да, ваше величество.– Я был словно в сумасшедшем сне…

– Я опекун Земли… Так вот, долгий опыт Великой опеки, тысячи лет нашей миссии убедили в том, что далеко не всегда наше вмешательство приносит нужные плоды. Случается, что цивилизация чахнет и жизнь вырождается. Такая планета исключается из Опеки. Наверное, это жестоко. Так вот, нам – бессмертным старикам – порой трудно рассчитать будущее, трудно предугадать и обнаружить развилки вечности, где возможно выбрать тот или иной путь развития. Нам, Шонгер, не хватает непосредственности, интуиции, дерзости, наконец, без которой могущество бессильно. Нам нужны союзники, и мы нашли их – это дети… Да, да, Шонгер, это они помогают нам опекать миры. Союз бессмертия и мальчишества, знания и наивности, власти и слабости – вот ключ к гармонии, вот суть Великой опеки. Без детей наша миссия стала бы мертвой оболочкой, как ваша механизированная Пентелла, первый грех которой был доверить жизнь самоорганизующейся машине, а второй – уничтожить детство.

– Ваше величество, э… э… позвольте мне так называть вас, я всего лишь Наставник седьмой степени и по своему рангу не имею ни прав, ни полномочий знать о том, что вы говорите.

Директор зловеще рассмеялся.

– А вы еще и трус, Шонгер, а ведь три дня назад вы напролом прошагали к супермозгу, к вашей адской кастрюле, у которой зашли шарики за ролики.

– Я был пьян.

– Пьян по графику? Вы это хотели сказать? Смелее, Наставник, бросьте сочинять в голове рапорт о нашей встрече, вам никто не поверит, зато отстранение станет неминуемым. Сдерите шоры инструкций с ваших мозгов, я все равно должен вам все высказать до конца. Когда-то я тоже был школьным учителем, только я учил мыслить, а не подчиняться, а такого предмета в вашем бедламе, конечно, нет… Так вот, Шонгер, за помощью мы пришли к детям, к добрым отзывчивым детям, тем из них, кто наделен гениальной отзывчивостью. Сознаюсь, найти такого ребенка нелегко, да и его способности к опеке весьма кратки, увы, дети быстро взрослеют и теряют драгоценную детскость. Я шарил мыслью не по одному из миров, пока нашел своего мальчика – Мену, ребенка, заключенного только за то, что его мать и отец нарушили чудовищный закон вашего застенка: дети рождаются только в государственном инкубаторе, тьфу, выговорить противно! Я нашел своего мальчика на твоей ржавой Пентелле, где больше нет детей, кроме незаконных. Где их набралось едва-едва на одну школу-концлагерь. Где детство отменила безмозглая машина и безмозглые люди предпочли появляться на свет сразу сильными, умными, годными к делу, здоровыми и бездушными уродами, которые все, как один, благополучно миновали детство, потому что его просто-напросто нет и в помине. Посещая иногда ваш бедлам, я всегда с горечью думал, что в Опеке есть что-то безнравственное и что…

Директор замолчал, затем воскликнул с прежней силой:

– Дураки! Все ваши взрослые правильности не стоят и одной детской глупости.