Антон Казаков - Выжившие

Мда. Народная любовь к Братству Гармонии «крепчала» с каждым годом. Если бы ещё идиоты, которые это пишут, понимали, на какой процент их сегодняшнее благополучие изобретено и построено Братством… Хотя нет, благодарности это им бы точно не добавило. Придумали бы ещё что-нибудь,. Придраться к миролюбивым и добросердечным учёным – всегда легко, если очень хочется.

Капитан Ицуми вздохнула. И вдруг поняла, что, задумавшись, уже почти дожевала последний кусок яки-имо. Надо было брать два.

Внезапно в углу зрения возникла красная плашка: «Плановое обслуживание систем просрочено на 3д 12ч 00м 06с!»

Вот блин… Кажется, вчера как раз примерно в это время она снова приказала Доминасу «напомнить ещё через сутки»… Что ж за невезение-то? Как раз на отпуск пришлось…

Кай тихо выругалась.

Её отдел, который в кои-то веки оставил её ненадолго в покое, уже нашёл способ снова до неё добраться: теперь придётся ехать в техслужбу, где Мацуда снова будет смущённо мяться и краснеть, а она – снова мучительно это терпеть…

Капитан резко поднялась и направилась обратно в здание, к лифтам.

Выходной, похоже, всё-таки насмарку. Зато сейчас хотя бы прошвырнёмся сквозь свежий ветер, в удовольствие.

Выйдя в подземный гараж, она привычно улыбнулась Зверю. Вроде бы всего ночь не виделись, а всё равно соскучилась…

Зверем она звала свой байк – длинного, обтекаемого жёлто-чёрного красавца военного образца, из малой серии. Таких больше не делают. Тем более – таких, как у Кай, с добрым десятком персональных модификаций, половина из которых засекречена не хуже устройства Купола.

Лихим прыжком она взлетела Зверю на мягкую и тёплую неопреновую спину, одним движением обняла его всем телом и вдавила кнопку старта моторов. По байку пробежала лёгкая дрожь, от которой у Кай выступили мурашки. Она глубоко вдохнула, пока из кольца на шее разворачивался шлем, и тут же, на выдохе, рванула с места.

Круглая и широкая площадь, вымощенная светло-серым камнем, безмятежно нежилась под солнцем. Её плиты с математически точно вырезанными дугами граней, идеально подогнанные друг к другу, расходились кругами от центра. На них раскинулась карта звёздного неба, филигранно вырезанная прямо по камню.

Тень нависавшего над площадью здания только начинала свой обычный послеобеденный захват территории, а потому редкие гуляющие по площади люди в светло-серой одежде щурились от яркого солнечного света. Но это ничуть их не беспокоило – в их лицах, походке сквозила безмятежность. Кто-то разговаривал с другими, кто-то смотрел перед собой пустым взглядом – вероятно, читал что-то в дополненной реальности, а кто-то просто прогуливался, с улыбкой глядя по сторонам, почёсывая подбородок с тускло светившимися зелёными прожилками и помахивая рукой знакомым.

Вдруг с одной из примыкающих улиц показались восемь человек. Мужчины и женщины, та же светло-серая одежда, такие же зелёные прожилки на подбородках – но что-то с ними было не так, можно было биться об заклад. И лица, и походка, и даже эмоциональная энергия, исходившая от них, сильно выделялись в царившей здесь атмосфере. Нервные, резкие движения, печатающий шаг, опущенный под ноги взгляд непроницаемых глаз, плечи немного ссутулены, словно от непомерного невидимого груза на них.

Откуда они идут? Что произошло? Почему у них такой подавленный вид?

Люди на площади стали оборачиваться на эхо их шагов, замедляться и с осторожным любопытством провожать группу взглядом.

Куда они направляются?

Восьмеро ни на кого не обращали внимания. Они прошагали к самому центру и на большой, круглой центральной плите, где заканчивалось созвездие Дракон, встали как вкопанные. Их лица прояснились, наполнились решимостью, а взгляд устремился прямо и немного вверх.

Вставший впереди всех высокий светловолосый мужчина медленно обернулся и обвёл компаньонов взглядом – каждый едва заметно кивнул. Они были готовы.

И тогда светловолосый заговорил. И от тех слов, что вылетали из его нервно подрагивавших губ, по площади словно бы покатилась волна скребущего беспокойства, напряжённого ожидания. Казалось, что вот-вот случится что-то, чего не должно, просто не может происходить в этой умиротворённой идиллии, разлитой в воздухе…

Потом говоривший вдруг затих, и вся площадь замерла вместе с ним. А когда ещё через мгновение послышались глухие шлепки тел о светло-серый камень, натянутое в воздухе напряжение вспорол первый в этом месте за долгие годы панический вскрик.

Путь из Канагавы в Тошиму, где находился штаб спецотдела, занимал всего полчаса. «Всего», потому что Кай каждый раз ехала бы все полтора – дорога, скорость, отрешение от всего вокруг, кроме лавирования в потоке и свиста ветра… Это пьянило и наполняло жизнь ощущениями. Это было таким настоящим!.. Куда более настоящим, чем пролетавшие мимо неоново-каменные джунгли Нью-Токио и его граждане, почти все – чёртовы ауги, полулюди-полумеханизмы. Включая её саму…

Вылетев на шоссе, Кай мысленно бросила:

«Доминас, ускорение рефлексов».

На самом деле, она это даже не сказала, а, скорее, представила, что скажет. Так – намного быстрее, а компьютеру всё равно.

Доминас сказал, а точнее, послал ответное: «Модуль Рефлекс-7 активирован», – и как только Кай почувствовала захлестнувшую волну усиленных ощущений, она вдавила рычаг акселератора на руле изо всех сил. Зверь отозвался мгновенно, засвистел электромоторами – и в боковом зрении всё поплыло, оставив лишь вибрирующее чёткое пятно строго впереди. В мозг по дублирующим нервы высокоскоростным контурам хлынул вал информации ото всех органов чувств. Кай улыбнулась, вновь пришпорила байк – и тот, довольно загудев, прошил поток чёрно-желтой молнией.

«Надо будет погонять тут ещё пару часов, как только от Мацуды выйду…» – пообещала себе и Зверю капитан Ицуми, наслаждаясь.

Низкие кварталы префектуры Канагава, утыканные домами всего по десять-пятнадцать этажей с щедрым пространством между ними, сначала сменились угрожающе обступающими, словно уличная банда, сорокаэтажками Сэтагаи, а потом – нависающими над головой монументальными небоскрёбами Шибуи. Серо-стеклянные исполины уходили в небо так высоко, что даже солнечные лучи редко добирались до их подножия, и яркие голограммы рекламы на их стенах и крышах не выключались никогда. Въезжающий в Шибую или любой из трёх десятков центральных районов окунался в пёстрое море негаснущих огней и мерцающих изображений, привыкнуть к которым мог далеко не каждый. Но каждый из двух сотен миллионов тех, кому не посчастливилось здесь жить или работать, был вынужден приспосабливаться.