Никита Чирков - Вектор: Послесловие

– Люблю тебя!

Оказавшись в Центре управления, Наваро не пошел сразу же к Октавии и Троице: вместо этого он где-то с минуту позволил себе прочувствовать максимально дотошно те приятные мысли о Мойре и их общем будущем, видимо, все же получившем еще один шанс на реализацию. Пусть изначально его и угнетало нахождение в таком месте при таких условиях его любимой, все же ранее он всегда разделял личное и работу, но сейчас все диаметрально изменилось естественным и неконтролируемым образом. Да, это не совсем правильно, думал он откровенно, личное стоит отодвинуть на второй план, а то и на третий. Но избавиться от чувства последнего шанса практически невозможно, будто бы, упустив и его, они окончательно потеряются и больше никогда не встретятся вновь. Разумеется, невозможно выкинуть из головы критику в свой же адрес насчет всех предыдущих конфликтов и преград между ними, что по-хорошему надо пустить в пользу и учесть ошибки прошлого окончательно, а то все нынешнее между ними заведомо теряет смысл. Но Наваро и так уже иного раз думал обо всех ссорах, недомолвках и даже обидах между ними, делая почти всегда одни и те же выводы, твердо веря в способность учиться на ошибках. Однако не успел он толком закрепить ориентировку для предотвращения заведомо проигрышных и бесперспективных решений и выводов относительно их с Мойрой, как он надеется, новых отношений, как перед его глазами во всей красе открылся Вектор. Ранее он относился к станции как к очередному объекту с очередной трагичной историей, все же, правда, неужели тут есть чему удивить, кроме масштаба этого сооружения, рассчитанного на несколько тысяч сотрудников? Но, оказавшись за спинами Троицы и Октавии, Наваро словно поддался давлению каждого монитора, изображение с которых отражало внутренние органы Вектора. Глядя на них все дольше и дольше, он почувствовал, будто это станция смотрит на него.

Даже без вида самой станции со стороны передавалось понимание устрашающей глубины и величественности одновременно. Огромный и таинственный, даже без ужасающей истории и контекста, Вектор вызывал трепетный страх, чуть ли не заставляющий пресмыкаться перед своим величием. Некоторые помещения казались совсем уж нетронутыми временем, не более чем картинкой, куда прямо сейчас можно попасть без лишней мысли об угрозе. Другие же вынуждали визуализировать предшествующие ужасные события вокруг попыток людей продлить свою жизнь путем создания когда-то безопасных мест, надеясь на спасение извне. Множество изолированных мест, куда рано или поздно пробирались твари Вектора, не просто узаконивая свое существование, но еще и отхватывая территорию путем уничтожения бывших владельцев. Где-то люди оставили мемориалы в память о погибших, где-то просто решались уйти из жизни раньше несправедливой кары, ну а некоторые места были отголоском человеческой адаптации, благодаря чему редкие индивиды подстраивались под новые реалии, превращая свое окружение и правила социума под стать безумию иноземной Жизни. Были еще и третьи места, будто бы совсем из другого мира, имеющего мало общего с научно-исследовательской станцией: Жизнь там распространялась бесконтрольно, превращая все окружение в уродливую и непригодную для человека среду обитания, куда попасть – страшнейшее наказание для любого из людей. Границы между этими тремя видами локаций порой были размыты, вынуждая наблюдателей со стороны гадать о том, кто же все-таки жил в том или ином уголке лабиринта без выхода: обезумевшие, лишенные всех стандартов морально-нравственного социального мира или же существа безумного происхождения, поддающиеся какому-то извращенному понятию иерархии. Но подавляющим результатом долгих лет изгнания выступал все же настоящий холодный ужас, ставящий под вопрос какую-либо попытку оправдания когда-то принятых решений устроить большую жертву ради понимания с последующим обузданием иноземной Жизни.

При долгом взгляде легко могло показаться, причем не только ему, что это сооружение смотрит в ответ, проникая вглубь существа перед ним, оставляя немыслимый, даже болезненный отпечаток в голове, затягивая в нечто неизвестное простому смертному. Но, что еще хуже, вслед за всеми страхами Вектор порождает истинное любопытство перед сокрытым и совершенно неизвестным, умело спрятанным за многочисленными дверьми станции, как зуд, избавиться от которого можно, лишь поддавшись ему. Что больше всего впечатляло, так это отсутствие кого-либо в тех стенах. Заброшенная станция, точно саркофаг или древняя гробница, брошенная в космосе, имела ужасающую историю, и, несмотря на богатый опыт военного, для Наваро сейчас непросто видеть последствия известной ему истории. Людей изолировали от мира без выхода, даже без возможности отправить прощальное письмо, жизни простых сотрудников в один день стали важнейшим экспериментом в истории человечества – а ведь их даже не информировали о смене приоритетов Вектора. Наваро все смотрел, подмечая каждый элемент интерьера Вектора, создавая у себя в голове картину ужасов, происходящих там когда-то давно. Все это затягивало, лишая возможности оторваться без веской причины, ведь с каждым новым изображением словно собиралась мозаика. Словно наркотик, обуздать силу которого хочется больше всего, будто бы от этого зависит его жизнь… Только это было не совсем так – не его жизнь под угрозой, во всяком случае, не в буквальном смысле: истина крылась совсем на поверхности. Жизнь Мойры была для него самым дорогим, и, столкнувшись с совершенно немыслимой угрозой в виде Вектора, Наваро всецело ощущает страх перед тем, как она, его любимая, может там оказаться, либо же все то может оказаться здесь, а он не сможет ее защитить.

Вектор – это уже не исследовательская станция, как и не чужеродная территория, пусть таковой и является по факту, но не по смыслу. Вектор – это огромный мемориал не только человеческой надежды и преодоления, но и жертвы.

– Стоп! – громко сказала Октавия, разрушив атмосферу глубоко спрятанной скорби и сожаления, проникающую в каждую клетку тела из-за прямого визуального контакта с содержимым станции. Она подошла к монитору справа, самому крайнему и верхнему, после чего попросила вывести изображение на центральный большой и увеличить, меняя контрастность. Свет ударил по широко раскрытым глазам Октавии – словно фарфоровая фигура, она казалось хрупкой, всецело отдав себя изучению изображения с камеры на одном из бесчисленных перекрестков Вектора. Она не двигалась, не моргала и смотрела своими большими глазами будто бы сквозь экран. Там, чуть дальше за перекрестком в коридоре, было тело человека. Оно лежит на столе или чем-то подобном, прямо у стены справа, головой к камере и повороту.