Никита Чирков - Вектор: Послесловие

Ей было трудно это говорить, Наваро даже взял ее за руки, поддерживая в такой редкий момент слабости.

– Ты – не твоя мать, слышишь? Это не так. Ты сильная, умная и добрая, в какой-то степени я даже равняюсь на тебя. И никогда не думай, что ты будешь плохой матерью, никогда!

– Спасибо. Мы уже много раз пытались, но не получилось. Значит, надо что-то менять, иначе все было и будет напрасно. Я не хочу, чтобы между нами были секреты и впредь! И то, что тебя гложет, – мы с этим разберемся вместе, ясно?

– Когда вернусь и закончим со всем этим, нас ждет куда больше работы, чем сейчас, если подумать, – постарался закончить Наваро более позитивно, чему Мойра не без энтузиазма поддалась.

– Да, так что у тебя, возможно, последний шанс соскочить, а то потом не жалуйся. И смотри там, к Свете не приставай – то, что ты не женат, не значит, что можно гулять налево и право.

– Очень смешно, я и забыл, какая ты бываешь шутница.

Наваро уже крепче обхватил ее и поцеловал. Каким бы успешным им ни казалось преодоление труднейшего первого шага к воссоединению, каждый так и не раскрыл своего безумного страха перед неудачей всей этой затеи.

– Можешь сказать Атии, – заботливо начал Наваро, все держа Мойру в объятиях, – что Хью пусть и был тем еще фруктом, но она ему действительно нравилась, это я точно знаю.

– Да, конечно. – Мойра отлично все понимала. – Семье Клима пока ничего не скажем?

– Составь письмо, пожалуйста, прежде чем отправить, узнай у Октавии, тут она начальник.

– Раз уж ты летишь со Светой, – объятия расцепились, но они еще держались за руки, – было бы здорово между делом разузнать у нее больше подробностей. Ты и так знаешь, о чем. Не хочется и дальше жертв из-за умалчивания и сокрытия очередных тайн. Мы должны быть начеку.

– Посмотрим. Не хочу сейчас загадывать – но да, она явно что-то еще скрывает, с этим не поспоришь. Я больше всего боюсь, что это может аукнуться вам тут, пока меня нет. Так что, пожалуйста, будь внимательна, не рискуй лишний раз. Вектор огромный, там чего только может не быть, а неизвестность – главный наш враг.

Утолив голод, вцепляясь зубами в небольшие, но единственные куски мяса, и восполнив жидкость благодаря содержимому в найденных существах, первым делом захотелось спать – причем так легко и естественно, словно это лучший момент в непродолжительной жизни. Погрузившись в состав утробы, получилось согреться, все же та была довольно тепла, да и невероятно приятна, благодаря чему глаза сами стали закрываться, а тело – беспроблемно расслабляться. Голова была почти погружена, лишь нос и рот остались на поверхности как способ поддержки дыхания, причем все это было не через строгий контроль, за которым тенью таится страх, а вполне инстинктивно, даря странное чувство удовлетворения собственным существованием. Образы мелькали слишком разные, обрывчатые и почти несвязные, хотя можно ли вообще увидеть своего рода систему в хаосе, заставившем в итоге из-за непонимания так называемого сна почти в крике подняться из ванны, размахивая руками? Было тяжело дышать, голова болела, казалось, все это не более чем плохой сон. Но мысли о странной и тесной связи между сценами перед глазами и тем, в каких условиях происходит ныне существование, не отпускали еще долго. Выбравшись из ванны, которая была еще и спальней, он тянул руки, чтобы ощупать все вокруг, каждый метр пола и стен, словно ища ответ на пока еще не заданный вопрос, который с каждой минутой лишь чуть-чуть прорастает, да и то все очень смешанно. Одна стена была самой ровной, прямо напротив места рождения, туда как раз бил единственный, самый большой луч из-под пола, сквозь биологическую поверхность. Поначалу заметить увиденное было сложно, и уж тем более различать одно и другое, подчеркивая машинально ту или иную разницу в структуре, глубине, цвете, размере и прочих параметрах взор пока мог с трудом. Но все же это случилось, что вызвало интерес на очень продолжительное время. Там, шириной в метр и такой же высотой, были символы, абсолютно неизвестные пытающемуся понять их уму, состоящие из ровных и кривых линий небольших размеров. Содержание было неизвестно, как и суть существования здесь и сейчас, но кое-какие плоды эта находка все же принесла, причем на первый взгляд совершенно не связанные с тайными символами. Рассматривая их под разными углами, порой почти вплотную приглядываясь к тому или иному месту, и внимание привлекло некоторое отличие той стены, что справа, от всех остальных. Углубленная, с непонятным врезом посередине, будто бы этот кусок стены имеет иное назначение, нежели все остальные поверхности. И вот тут, опять же неожиданно, медленно и естественно проснулась мышечная память. Взглянув на ладонь и пальцы, пришлось найти то место, куда они тянулись, не отдавая отчет остальному телу. Там была панель для открытия створок двери, что почти с болью пробудилось не просто в понимании, а именно в памяти, как веревочка из колючей проволоки, по которой надо ползти, чтобы добраться до главной мысли… или идеи, чего-то важного и почти жизненно необходимого! Упав на колени, держась руками за раскаленную от мыслей голову, пришлось с болью в горле кричать в помощь трудному пути сквозь ужасные всплески в памяти. Это продлилось вроде бы недолго, но остаточный эффект вынуждал еще какое-то время сидеть и трястись, плакать и всхлипывать от действительно осознанного страха. Страха тут и умереть, когда жизнь только вернулась в руки. Голод опять намекнул о своем наличии, холод не отстал от своего собрата, а окончательно подстегнуло к главному выводу, определившему всю дальнейшую жизнь, одиночество, которого не должно быть, потому что есть те, кого хочется видеть рядом, с кем быть рядом, но тут их нет. Вывод напросился сам – уходить отсюда, чтобы вернуться к кому-то самому близкому и важному, отсутствие которого или даже которых приносит самую ужасную боль, перекрывающую и голод, и холод.

Привет. Снова Алдо, пишу уже третье сообщение, хотя от тебя получил лишь одно. Я не жалуюсь, просто у нас с тобой сейчас разное восприятие времени, я все же большую часть сплю в криосне, а у тебя прошла пара недель, если не ошибаюсь. Думаю, уж что-то можно было написать, особенно когда я в прошлом письме просил прислать что-то от Тони и Тани. Представляешь, я даже перед этим письмом запросил у руководства сведения о вас: вдруг случилось что, а я и не знал. Но нет, к счастью, чему я безмерно рад, все целы и живы. Я не хочу наседать и требовать лишнего внимания, но тут я один и постоянно проверяю почту на предмет наличия весточки от вас, моей семьи. Если ты злишься, то лучше напиши большое гневное письмо, нежели игнорировать меня, пожалуйста, это важно для меня. Не то чтобы я тут с ума схожу – нет, все отлично, просто больше-то мне не с кем общаться. Ты и дети – единственная моя семья, и ты знаешь об этом. Конечно, тут нам предоставляют ботов для общения – этакая симуляция диалога с программой, но я даже приступать не хочу, все это фальшь. Даже представлять не хочу, как было бы трудно без криокамер, где один и тот же день, ужас. Ну а сама работа вдруг неожиданно стала превращаться в рутину, ответственную и важную, но уже без того волнения, как вначале, хотя пока было всего два объекта, но кажется, что ничего нового-то и не увижу. Последнее оказалось обычным космическим мусором – старый звездолет, насквозь пробитый и без признаков жизни, видимо, брошенный неизвестным владельцем, который забрал из него все ценное для перепродажи на черном рынке. Меня удивило, как на самом деле немного осталось, видимо, купить готовы многое, но не все. Так или иначе, я ощутил пустоту, когда работа была закончена, – знаешь, такую безоблачную и, я бы сказал, разочаровывающую. Но такова работа, жаловаться не смею, по факту проще ее не найти, особенно за такие деньги и условия, но все же есть некое чувство нереализованности. Вот таковы мои сводки. Знаешь, уж прости, но я ждал весточки от тебя. Правда, и я все больше думаю о нас с тобой, времени тут полно для размышлений, самое то, чтобы разобраться в себе. В каком-то смысле я вижу сейчас все случившееся более трезво, чем когда-либо. И я знаю, что мы договорились дать друг другу время, – но знаешь, по сути, уже дали, у меня времени тут более чем. А если бы не криосон, то даже представить страшно, как много. А с учетом того, где я, всегда есть риск не вернуться, а значит, надо ценить каждый момент, ибо он может оказаться последним. И я напишу сейчас страшное, но прошу, дочитай до конца. Эта мысль очень крепка, и я не могу не высказать ее, пусть это и трудно, но именно ради преодоления трудностей все это делается. Сейчас я понимаю, что не жалею об измене. Да, это было неправильно, несправедливо и нечестно по отношению к тебе и нашим детям. Но сейчас я понимаю, что это дало куда больше хорошего, нежели плохого. Разве нет? Когда ты забеременела, мы не были готовы и наши жизни сильно изменились, молоды были, глупы, но любили ведь друг друга – и любим, в этом я не сомневаюсь. Слишком многое на нас свалилось, и если твоя семья тебя поддерживала и у тебя был хороший пример, то у меня нет. Ты ведь помнишь мою мать – тот еще циник, если бы еще была жива и узнала о том, что я в космосе, то отказалась бы от меня, наверное. Я пытаюсь сказать, что, совершив этот тупой и ненужный на самом деле шаг – это оскорбление, я пришел к четкому пониманию, насколько сильно я ценю тебя и девочек. И, пытаясь загладить вину, я и смог повзрослеть, как бы тупо это ни звучало. Почти потеряв вас, я понял, как хочу не просто все вернуть, а сделать лучше, стать лучше ради вас, потому что вы – самое ценное в моей жизни. Я никогда не прекращал любить тебя, ты моя женщина и любовь на всю жизнь, пусть у нас и были трудности, и многие проблемы еще есть, но я не хочу терять это. Наша семья – это то, ради чего я готов бороться до конца, и поэтому я и стал Одиночкой. Мне кажется, так будет время и у меня, и у тебя все обдумать и взвесить. Наши ошибки делают нас сильнее – в это я верю, надеюсь, веришь и ты. Разве я не заслуживаю второго шанса? Думаю, что заслуживаю, особенно за все, что сделал для тебя и ради тебя. Так, на этом пока все: тут у меня система безопасности кричит о чем-то, надеюсь, что ничего страшного. Все, убежал, сразу дам знать, как и что, целую, всех обнимаю, люблю.