Рим Дик - Римсказы

Люди ждут. Они ожидают своей смерти на умирающей земле, и надеются, что мы, греноиды, найдём вторую, спасём их вид, заявим о себе всей галактике, что мы достигли конечной цели и, они могут быть спокойны, что наш вид не станет отголоском прошлого, как динозавры и саблезубые тигры, как мамонты и ихтиозавры. Люди надеются, что они не станут окаменелостями, которых выкопают инопланетяне, так же пытающиеся выжить, как мы в своё время – казалось бы, что им искать здесь, у нас, но мой квантовый мозг говорит мне, что они другие, что их смерть – это кислород, а жизнь – вода. Мой мозг бьёт меня, говоря мне, что инопланетяне выживают без того, без чего выжить людям было невозможно. Когда-нибудь все выживут благодаря тому, что мы вымерли.

А мы всё ещё летим. Кто куда. Кто-то, чтобы умереть, кто-то, чтобы выжить. А впереди меня, на чёрном полотне синяя планета, окружённая тремя солнцами, и семью лунами, неужели… мы снова вернулись на землю? Нет, земля черна, океаны загрязнены и излучают лишь тьму, океаны умирают, как и мы. Рыбы тухнут, звери мрут. Но эта… эта планета другая, как та, что была у нас тысячу лет назад, живая и дышащая. Клон? Мы не знаем, я не знаю. Луны, как их много, слишком много, какова же тут гравитация, какие тут приливы и отливы, как сильно три солнца жарят её? Сколько длится день, а сколько дней длится ночь? Кажется… ни одну.

Я упал на ту планету, и задышал, как задышал бы человек, который вылез из-под воды. Но в чём была моя проблема, так в том, что я не мог населить эту землю людьми, я был браком. Браком. Негодным. Сломанным. Ненужным. Мусором. С таким же успехом сюда мог упасть метеорит. С таким же успехом сюда могла прилететь крышка от трёхлитровой банки. Даже умершая моль, что упала бы сюда, была полезнее, чем я.

Да. Тут непросто. Очень непросто. Взглянешь назад, одно, а спереди два солнца. Чуть выше кружат луны, они делают оборот на разных высотах и на разной дальности, как кольцо Сатурна. Красота. Греноиды не лишены способности восхищаться и удивляться. Такого я не мог и представить, нет, мог, конечно, люди часто восхищались космосом и рисовали разные виды планет, от красной, до фиолетовой, с десятью лунами и без солнца, но увидеть это самому, не ища в закоулках памяти, нечто иное – живое, настоящее.

Гравитация, она есть. Прыгнешь, взлетишь, побежишь, улетишь. Но кто бы мог подумать, здесь, есть кислород. Самый ни на что есть важный для выживания человека. Самый настоящий. Пусть даже небо красно-оранжевое, а сзади изумрудом словно покрашено, жить здесь можно было бы – океаны вод вокруг, синее, бескрайнее. Попробовать ли на вкус, пожалуй, мы, греноиды не обделены возможностью чувствовать вкус, знать вязкость вещества, их цвет и возможности. Я иду к океану, суша, она такая странная, словно плывёшь по ней – черпаю её, а она… вязкая, вода тягучая, но волны играют на ней, как на земле. Понятно – гравитация, всё дело в ней. Никак иначе. Вода – это гель для волос. В остальном же, это земля, здесь жить можно, неудобно, но можно. А люди – это существа, которые привыкают ко всему, они приспосабливаются к окружающему миру, находят решения, но, видите ли, людей здесь не будет.

Иду дальше. Дальше больше, это они, они бегут навстречу, словно я их жертва, словно я их еда, но приблизившись ко мне, они могут лишь прыгать, а опасности не несут – что это за звери, я не знаю.

Кожа его лиловая, голова синяя, лап восемь, хвостов три, глаза сзади, спереди и сверху – что это за монстр? Монстр ли он на самом деле, ведь, если перебрать библиотеку в моей голове, можно обнаружить, что глаза расположены так, чтобы видеть жертву и видеть тех, кто нападает, а значит. Получается, здесь летают сущности пострашнее, бегают звери кошмарнее, чем этот метровый «пёс».

А потом, я увидел его. Он шёл по песку, тихо, словно ничего не боялся, он не оглядывался, шёл гордо и смиренно, словно это его территория. «Пёс» тотчас убежал. Солнце затрещало. Луны переместились ещё на километр. Он подошёл близко, но не задал вопросов, я попятился назад, он посмотрен на меня и я понял, зла он не желает. Ветер поднимал песок вверх, воды бултыхались впереди, он сел, и вздохнул. Кем он был, я не знаю, но он знал меня. Информации о нём у меня в голове не было.

– Ты прибыл, значит, их нет.

Кого нет, и откуда я прибыл, этого мог ли он знать, я не знаю. Но говорил он уверенно, словно знал меня давно, и знал, откуда я прибыл. Он положил на мою ногу свою руку и вздохнул, пожелав мне терпения. Я сел, страшиться мне было некого, ведь я обычная груда железа.

– Я ждал, – сказал он, и вытащил что-то из груди. У него грудь, как карман, большая чёрная дыра. Похож он на меня, но чуть старше, чуть мудрее и повидавший жизнь. Кем же он был на самом деле, я не понимал до последнего.

– Как давно ты здесь? – не унимался он, смотрел на меня, проводил взглядом по телу, оценивал, глядел так, словно искал что-то, – Несколько дней?

– Часов, – сказал я, – Но кто есть ты?

Он улыбнулся. Если бы мог. Я почувствовал, как он это сделал, пусть лицо его и не показывало этого. Он протянул мне коробку, обычную, казалось бы. Я взял и сразу же понял, кем он был. В руке у меня был дамп памяти, кусочек памяти, я хорошо это знаю, ведь именно такой есть и у меня – в голове.

Я заплакал, если бы мог, когда сунул память в ячейку, и мне стало всё ясно, как день. Он был здесь… семьдесят тысяч лет, три месяца и восемь дней, по меркам людей, он был… мной. Мной из нынешнего времени, мной из прошлого, а может моё будущее. Но как, как такое было возможно, я не понимал. Он посмотрен на меня, и ему стало тепло, казалось, он расцвёл, и начал что-то рассказывать, интересоваться, но всё он обо мне уже знал, и этот разговор давно был, и этот день, когда-то был. Он знал всё, что я скажу, что сделаю и куда пойду. Сохранив дамп в памяти, я вернул его ему, он вставил его, и получил знания обратно.

Был ли я, когда прибыл он, был ли он, когда прибыл он, этого в памяти не было. Их было двое, я и он.

Мы встали и направились к горе. Будто гора не была горой вовсе, а живой, а потом я вспомнил, я вспомнил, что горой точно он не был, это был зверь с горой на спине, зверь стал горой. Он, который я, что из прошлого и будущего, что я из настоящего, давно об этом узнал, сегодня, а может семьдесят тысяч лет назад. Все эти дампы памяти запутали время во мне, и времени не стало для меня существовать.

Он, который из прошлого и настоящего, тот, что идёт со мной, был одет, как человек, вполне себе, как человек. Он создал себе одежду из всего, что мог найти, узнал я это сразу же, и сделал себе такой же. У него был старый, у меня новый. Он никогда не менял его.

Поднявшись на гору, он открыл дверь, я знал, что там есть и что мне ожидать, он тоже самое ожидал и от меня. Внутри было всё, что бы могло нам помочь. Он чертил какие-то наброски на стенах, создал из скалы целый мир, он создал из материалов, что росли на поверхности планеты – стулья и столы, кровать и даже свет. У него было много времени. Он совсем стал, как человек. Предстояло ли мне сделать то же самое сейчас, или то, что было создано, уже было создано мной в прошлом? Значит не стоило. А может быть это был не я? Может это был кто-то другой попавший сюда через чёрную дыру? В памяти об том прошествии ничего не значится. Но в памяти был тот момент, как я оказался здесь. Всё остальное было стерто им. Чего же он опасался, чего боялся так сильно, что удалил целый год жизни из памяти?