Марк Рабинович - Защитники прошлого

Команду Эйтана тоже затронули изменения. Афера, которая несколько лет назад начиналась как чисто израильская группа по изучению никому тогда неизвестной Л-энергии, превратилась в последнее время в то, что мы с Виктором в шутку называем "международным комитетом по охране будущего от прошлого". Действительно, после сражения в Заворичах, скрывать деятельность эйтановской группы стало трудно, почти невозможно. Постепенно, в здании на окраине начали появляться разнообразные и, порой, подозрительные персонажи, большинство из которых не допускались в лабораторию на втором этаже. Некоторые из них не говорили ни на одном из известных мне языков и вызывали многочисленные вопросы, если не подозрения. Да и в самой лаборатории начали возникать таинственные стажеры, не всегда достаточно хорошо говорящие по-английски и не знающие ни слова на иврите. Было очевидно, что наш "комитет" из сугубо местной конторы превратился в международную. Неизменным оставался только Рои во главе исследовательского отдела и Эйтан во главе всего предприятия.

Вот и сейчас в маленьком кабинете Эйтана на гостевом стуле сидел незнакомый субъект, улыбаясь мне скупой европейской улыбкой. Я осторожно поприветствовал обоих, ни к кому конкретно не обращаясь, и уселся на второй гостевой стул, вопросительно уставившись на Эйтана.

– Арье, познакомься пожалуйста с доктором Янике из Австрии.

Это было неожиданно, как удар в поддых. Я вскочил со стула и уставился на австрийца. Фамилия Янике была мне слишком хорошо памятна, ведь с одним доктором Янике я уже встречался одиннадцать веков назад. Тогда наше знакомство закончилось тем, что я свернул ему шею, не испытав при этом никаких отрицательных эмоций, и сейчас мне непроизвольно захотелось сделать то-же самое. Но австриец оказался, разумеется, совершенно другим человеком. Парадоксальным образом, он одновременно и чем-то напоминал хорошо памятного мне Шарканчи и, в тоже время, разительно от него отличался. Новый доктор Янике был несомненно европейцем и все же Имперское Управление по расовым вопросам могло бы в свое время предъявить ему пару претензий. Его физиономия, пожалуй, не так уж сильно отличалась от нордических стандартов и все же было ней нечто неуловимо средиземноморское. Новоявленный экземпляр Янике был темно-рус, с лицом то-ли аккуратно сожженным южным солнцем, то-ли с естественным оливковым отливом потомка Селевкидов. Был он, если и старше меня, то ненамного. Ишь ты, уже доктор, не то что некоторые. Но, кажется, пауза затянулась.

– Где-то я уже слышал эту фамилию! – пробормотал я.

Эйтан непроизвольно хмыкнул, а австриец криво усмехнулся: было похоже, что кто-то уже посвятил его в историю моих взаимоотношений с верховным жрецом Хадура. Я даже подозревал кто это был, но Эйтан сделал такое невозмутимое лицо, что лучше было не нарываться. Австриец посмотрел на меня, как будто ожидая подобной реакции.

– Подозреваю, что это был мой прадед – спокойно сказал он и добавил – Не буду утверждать, что горжусь своим предком.

– Родителей не выбирают – неуверенно озвучил я очевидную банальность.

– Если бы мне и пришлось выбирать, то я выбрал бы тех же самых – неожиданно твердо заявил Янике – Мой отец погиб разминируя школу в Мозамбике.

Стало очевидно, что это яблоко откатилось весьма далеко от нацистской яблони. Но что ему здесь нужно? Скорее всего, он привез очередной запрос на заброску "вниз". В последний год, по мере того как наша группа понемногу становилась "широко известной в узких кругах", такие запросы начали приходить все чаще и чаще. Они поступали и продолжают поступать из самых разнообразных источников. Тут и заманчивые предложения изменить результат Мундиаля и попытки предотвратить Великую Депрессию и даже частное, но очень щедрое предложение соблазнить бабушку Билла Гейтса в ее девичестве дабы не допустить возникновения Майкрософта. Разумеется, не обходят нас вниманием и многочисленные христианские организации, сулящие немерянные суммы и отпущение всех прошлых и будущих грехов за спасение Христа или даже за убийство всех членов Синедриона. Немногословные представители спецслужб тоже обещают невнятные блага, хотя, как правило, и нематериальные, но, тем не менее, великой ценности. Как-то раз, например, нас попросили (по английски, но с очень знакомым акцентом) переиграть итоги Потсдамской конференции. За это нам была обещана продолжительная и изнурительная гражданская война на территории одного из завистливо косящихся на нас и бряцающих оружием соседей. На все эти запросы Эйтан отвечал и отвечает решительным отказом со свойственной ему категоричностью и с несвойственной ему вежливостью. Но австриец с неприятной фамилией, хоть и сидел несколько напряженно на своем стуле, игнорируя остывающий кофе, но уходить явно не собирался. Было похоже, что мне предстоит очередная заброска. Эйтан подтвердил мои подозрения, спросив:

– Ханна дома?

Как будто бы он сам не знает? Было совершенно ясно, однако, почему он спрашивает, поэтому я только пожал плечами и спросил:

– Куда?

– Еще не совсем понятно. Скорее всего – Украина!

Поначалу, у меня отлегло от сердца. Украина. Там говорили по-русски или почти по-русски и я знал эти места и этих людей. У меня были там друзья и в нашем времени и в средневековье. Но, постойте, граждане… Он же сказал "Украина", а ведь в средневековье такой страны еще не существовало. Стараясь не давать волю нехорошим предчувствиям я поинтересовался:

– В когда?

Боюсь, что это прозвучало грамматически некорректно, но путешествия "вниз" способны были поставить дыбом семантику любого языка. Согласитесь сами, что фразы, вроде "мы с ним познакомились в следующем году", звучат несколько неоднозначно в устах таких как я… Эйтан посмотрел на гостя, тот на Эйтана. Оба явно предпочитали не озвучивать зловещую дату и мне стало нехорошо.

– В недалеко – неохотно сказал Эйтан.

Это было уже совсем плохо. Из хитрых расчетов толстяка Рои выходило что не слишком катастрофические изменения реальности в прошлом затихают с веками и чем дальше, тем меньше ощущаются, даже если и не исчезают совсем. Еще в свой первый заброс я неосторожно написал письмо за неграмотных киевских евреев с целью собрать деньги для выкупа некоего Иакова бар Хануки. Письмо это и сейчас хранится в Кембридже, служа мне немым упреком и напоминанием не делать резких движений во время нахождения "внизу". К счастью, на нашу реальность эта моя шалость существенно не повлияла, потому что она, эта реальность, умеет защитить себя от наглых израильтян. То же самое касается пары-тройки других моих неосторожных поступков в прошлом: внедрение в славянские языки никогда не существовавших лингвистических конструкций, почерпнутых мной из плохих исторических фильмов, намеки Вещему Олегу, изобретение медицинских банок и кое-что другое. Неизменности нашей реальности способствовало то, что мои сомнительные подвиги происходили много веков назад и эта самая реальность успела с ними разобраться. Совсем иное дело, если меня отправят не в столь давнюю эпоху. Однако, пока что я представлял себе это чисто теоретически, так как не спускался ближе десяти веков. Наверное, в недалеком прошлом мне придется лелеять бабочек, не писать писем, не спасать людей и, вообще, трижды обдумывать каждый чих. А что если меня пошлют в позавчерашний (в буквальном смысле) день? Что, если я встречу там себя самого, приревную его к Анюте и настучу ему по наглой роже? Хотя, вроде бы, Рои объяснил что это невозможно. Его научных выкладок я не понял, впрочем их вообще никто и никогда не понимал, но, если верить нашему толстяку, то получалось, что чем ближе к нам точка заброса, тем сильнее "упирается" время, сопротивляясь вторжению наглых Ковнеров. Поэтому попасть на пятьдесят-сто лет назад намного сложнее, чем в Х-й век, а попасть в позавчерашний день попросту невозможно.