Михаил Первухин - Бриг «Ужас» и другие рассказы

Подойдя к окну, шкипер указал рукой на покачнувшиеся вправо трубы и мачты "Двины".

– С большим креном шли и чуть-чуть добрались, – сказал Настюков. – Не в том беда, конечно. Войдем в док и починимся. Нехорошо то, что команда сильно напугана. Списываются с борта, не хотят в другой раз встречаться с чертовщиной.

Подумав немного, он закончил:

– А как же не назвать чертовщиной того, что случилось? Никак не объяснить этого! Что нас пробило? Почему мы не нашли осколков снаряда? Что могло так сразу поджечь ворвань? А тут еще этот профессор…

– Какой профессор? – спросил, подходя к шкиперу, один из чиновников.

– Досадно даже говорить! – вдруг рассердился Настюков. – Я сразу, тогда же знал, что нам не повезет в это плавание! Вышли мы в море из Архангельска, и вдруг навстречу нам попался парусный баркас. На руле и у парусов поморские рыбаки. Машут флагом. Дал я тихий ход. Поравнялись они и кричат: «Бумага вам из Петербурга!» Застопорили мы машину, опустили трап. Из баркаса к нам поднялся господин. Молодой еще, высокий и красивый. Показал нам свои бумаги. Оказалось, от академии его послали изучать Ледовитый океан. Он ушел на баркасе в море, а мы-то в это время и снялись. Он на берегу не успел с нами сговориться… Один человек – не помеха, даже веселее – все же новый человек, ну, и взяли мы его…

– Мы знаем о профессоре Самойлове, – сказал чиновник: – и очень беспокоились за него: думали, что утонул. Только через месяц рыбаки нам донесли, что на "Двине" он ушел.

– Вот профессор все молчал, а когда у нас начался пожар, покачал головой и сказал: "Я его нашел! Это он творит бессмысленное, безумное зло!" И больше ничего не говорил, только смотрел в бинокль и много-много писал…

Ответив на заданные ему вопросы и подписав свой рапорт, шкипер откланялся и ушел.

В тот же день в портовую контору был вызван и профессор Самойлов.

Между ним и портовыми властями произошел очень короткий и многозначительный разговор.

– Вы профессор Василий Власович Самойлов? – спросили его.

– Да! Я командирован в северные воды Академией Наук, – ответил, отказавшись от предложенного ему стула, ученый. – Надеюсь, что вам это доподлинно известно из телеграмм Академии и Географического Общества. Вам угодно знать мое мнение об аварии "Двины"? У меня имеется определенное решение этого вопроса, но это послужит темой для моего доклада в Петербурге, куда я отправляюсь сегодня с вечерним поездом. Я могу добавить, что я совершил за последние пять лет несколько переходов по Ледовитому океану и что искал здесь причины многих явлений, обративших на себя внимание ученых. Это почти все, чем я пока могу поделиться с вами. В заключение позволю себе дать вам совет объявить опасным для судоходства ту часть Хайпудырского залива, которая находится в 100 верстах от южной оконечности острова Вайгача и в 60 – от острова Долгого.

На все дальнейшие вопросы профессор отказывался отвечать, ссылаясь на предстоящий доклад Академии и Географическому Обществу.

О случившейся необычайной аварии рыболовного судна "Двина" пошли донесения порта в разные учреждения, но до Петербурга известия о злоключениях парохода привез профессор Самойлов.

В первый же день своего приезда в Петербург Самойлов посетил почтенного академика, Павла Федоровича Туманова.

Туманов, его жена и сын-студент сидели за обедом, когда прислуга подала карточку Самойлова.

– Василий Власович! – бросился навстречу входящему академик. – Наконец-то!

Они крепко обнялись и расцеловались. Когда после первых приветствий все уселись за стол, вдруг наступило тягостное, неловкое молчание. Все чувствовали, что настал жуткий момент вопроса и еще более страшное ожидание ответа.

Первая заговорила жена Туманова. Прерывающимся голосом, в котором дрожали слезы, она спросила:

– Есть ли хоть какая-нибудь надежда? Не нашли ли вы следов нашей несчастной Нины?

Самойлов в глубоком волнении встал из-за стола и сказал, отчетливо произнося и разделяя каждое слово:

– Я ничего не знаю о Нине… Ничего… Но я нашел его, и теперь ему не уйти от нас. Я видел своими глазами бриг "Ужас".

Все в изумлении уставились на говорившего.

– В Ледовитом океане, к югу от Югорского Шара, есть остров Безыменный, в 80-ти верстах от Большеземельской тундры. Туда скрылся Яков Силин…

– Он может жить повсюду, зная наш секрет! – вздохнул старик.

– Силин живет и творит свое неправое дело! – сказал Самойлов. – Он по-прежнему бессмысленно вредит людям. Но вот послушайте все по порядку.

И профессор рассказал Тумановым о своем плавании на "Двине", о встрече с парусным судном и о событиях в Хайпудырской губе. Когда он окончил свой рассказ, старик пригласил его к себе в кабинет и, достав из ящика какое-то письмо, протянул его Самойлову. Письмо было от друга Павла Федоровича, скандинавского ученого, ботаника Ларса Сванборга. Ученый просил Туманова помочь ему изучить одно явление, наблюдающееся в течение последних лет. Деревянные рыбачьи шхуны, занимающиеся ловлей сельди, трески и китобойным промыслом между Шпицбергеном и Беринговым морем, почти все погибли, придя в норвежские порты. Они сгнили, а их обшивка, палуба, мачты и даже паруса превратились в студенистое бурое вещество. Исследованиями удалось установить, что шхуны привезли откуда-то плесень, съедающую дерево. Одна из шхун остановилась в Варангер-фьорде, около деревни Тайноне, и вскоре все хижины деревушки и церковь были уничтожены плесневым грибом. Ботаник писал дальше, что плесень эта напала на людей, и правительству пришлось отделить кордоном целый береговой округ, пораженный завезенной из страны вечных льдов ужасной неведомой болезнью.

– Я просил Сванборга прислать мне маршруты путей, по которым плыли эти шхуны, – сказал Туманов: – и я узнал, что все они шли через Югорский Шар. Не знаете ли вы что-нибудь об этой плесени? Если это наш гигантский пласмодий – тогда все понятно…

Самойлов, ничего не говоря, вышел в прихожую и принес маленький дорожный саквояж. Он вынул черную коробочку и, открыв ее, показал академику целый набор стеклянных трубочек, на стенках которых раскинулись пятна белой жирной плесени.

– Это – пласмодий! Мой пласмодий! – воскликнул Туманов, закрывая лицо рукавом.

– Терпение! – сказал Самойлов. – Теперь недолго уже. Час мести настал.

Он глубоко ушел в кресло и почти шепотом произнес:

– Как я его ненавижу! Там, среди льдов, под немолчный шум суровых, тяжелых волн я видел преступное лицо Силина. Когда все на пароходе замирало, я звал его! Я ждал, что увижу его плывущим навстречу мне… Клянусь вам, что я бросился бы за борт, и тогда наступил бы час последнего решительного боя!.. Но я видел в течение нескольких минут лишь его судно…