Альбер Робида - Двадцатый век. Электрическая жизнь

Благодаря вступлению в кабинет предводительницы женской партии, г-жи Луизы Мюш (депутата Сенского департамента), согласившейся принять портфель министерства внутренних дел, новому кабинету примирения всех партий обеспечена поддержка еще сорока пяти женских голосов в палате депутатов, так что он располагает теперь солидным парламентским большинством…»

В тот же день после полудня, в то время, когда Эстелла углубилась в слушание лекций Филоксена Лорриса, в которых не находила, впрочем, особенного удовольствия, как это можно было заметить по тону, что она прижимала левую руку ко лбу, стараясь заносить в свою записную книжку кое-какие заметки, – неожиданно у самого уха девушки раздался звонок телефоноскопа, доставивший ей благовидный предлог освободиться от научных занятий.

Фонограф как раз воспроизводил лекции Филоксена Лорриса. Ясный и отчетливый голос ученого излагал во всей подробности собственные его опыты над ускорением и улучшением роста хлебов при помощи электризации засеянных полей. Эстелла немедленно остановила фонограф и прервала речь ученого на половине какого-то сложного вычисления. Подбежав к телефоноскопу, она установила сообщение с главной станцией и увидела перед собою на телепластинке сына знаменитого Филоксена.

Жорж Лоррис, стоявший перед собственным своим аппаратом в Париже, вежливо поклонился молодой девушке.

Без диплома

– Извините, сударыня, если я осмеливаюсь спросить, вполне ли вы оправились от вашего вчерашнего маленького потрясения? Вы показались мне до такой степени встревоженной… – сказал он.

– Вы слишком добры, милостивый государь, – отвечала, слегка покраснев Эстелла. – Правда, что я вчера не выказала особенного мужества, но, благодаря вам, испуг мой сравнительно скоро рассеялся… Впрочем, я вам премного обязана! Присланные вами фонограммы мною получены и, как вы видите, я…

– Слушали лекции моего родителя, – со смехом добавил Жорж. – Для этого необходима изрядная доля нравственного мужества, сударыня. Желаю вам всякого успеха!..

Как принимает гостей великий Филоксен Лоррис. – Девица Лакомб еще раз режется на государственном экзамене. – Неожиданное сватовство. – Теоретические соображения Филоксена Лорриса об атавизме. – Доктор София Бардо и сенатор от Сартского департамента девица Купар.

Влияние предков на потомка

Жорж Лоррис довольно частенько вступал в телефоноскопическое сообщение с швейцарским домиком на Лаутербрунненской станции. Ему надо было осведомиться об успехах Эстеллы Лакомб, расспросить. не пригодятся ли ей какие-нибудь новые фонографические лекции, или, наконец, просто осведомиться о состоянии здоровья её самой и её мамаши. Постепенно у него вошло в привычку видеться с молодой девушкой. Вскоре он начал доставлять себе каждый раз после полудня, в качестве отдыха от умственного труда и лабораторных занятий, несколько минут приятной беседы с лаутербрунненской кандидаткой в инженеры.

Благодаря его советам и лекциям, которые он присылал, Эстелла делала большие успехи. Жорж, которого отец бесцеремонно называл «мазилкой» в науке, что, без сомнения, являлось чрезмерно строгим и не вполне справедливым эпитетом, был на самом деле солидным ученым, который для Эстеллы казался неисчерпаемым кладезем знания. К тому же в тех случаях, когда юная инженер-кандидатка наталкивалась на какие-нибудь серьезные научные трудности, Жорж Лоррис, запасшись маленьким карманным фонографом, устраивался так, чтоб завести за столом разговор на эту тему. Таким образом он побуждал отца изложить свой взгляд на сущность этих научных трудностей. Полученная без ведома великого Филоксена фонограмма его объяснений безотлагательно посылалась на Лаутербрунненскую станцию.

Вопреки строгому запрещению мужа, г-жа Лакомб между двумя визитами на женскую биржу, где она выиграла две тысячи франков, и в Ново-Вавилонский магазин, где издержала 2005 франков, решилась однажды посетить Филоксена Лорриса под предлогом изъявления ему чувствительнейшей своей благодарности.

На воздушном дебаркадере в павильоне, заменявшем переднюю, она нашла ряд звонков с именами всех обитателей дома, а именно: самого Филоксена Лорриса; его супруги; Жоржа Лорриса; Сюльфатена (состоявшего домашним секретарем у великого Филоксена) и т. д. и т. д. Восхищаясь изяществом электрических приспособлений, она обратила внимание на отсутствие при этих именах обычных пометок: «Дома нет», «Дома», «Занят», сберегающих время посетителей и предотвращающих лишние хлопоты.

– Это, очевидно, уже вышло из моды! – сказала она самой себе. – Решительно все уже обзавелись таким механизмом, и от него несет чем-то мещанским! Я непременно распоряжусь, чтоб и у нас убрали его из прихожей!

Г-жа Лакомб прилетела с визитом к Филоксену Лоррису

Достопочтенная дама нажала на кнопку звонка, украшенную именем самого домохозяина. Двери тотчас-же пред ней растворились, и к ним придвинулась подъемная платформа с креслом, на которое мать Эстеллы и села. Платформа медленно двинулась, а затем остановилась, как бы приглашая г-жу Лакомб сойти. Перед ней открылись тогда сами собою другие двери, войдя в которые, она очутилась в большой комнате, где все стены сверху до низу были увешены большими раскрашенными чертежами и фотографическими снимками с чрезвычайно сложных приборов. Посреди комнаты стоял большой стол, а вокруг него – несколько кресел. Г-жа Лакомб не видала еще во всем доме живой души. Даже прислуга блистала там отсутствием. Изумленная гостья уселась в кресло, с любопытством ожидая, что будет дальше.

Она начала было уже приходить в нетерпение, как вдруг услышала вопрос:

– Что вам угодно?

С этим вопросом обратился к ней фонограф, помещенный как раз по середине стола.

– Потрудитесь сообщить ваше имя и цель вашего посещения! – добавил фонограф.

Это было произнесено голосом самого Филоксена Лорриса. Г-жа Лакомб знала его по фонограммам лекций, полученных Эстеллой. Тем не менее она до известной степени обиделась таким способом принимать гостей.

– Однако же это очень бесцеремонно! – вскричала она. – Быть может и очень удобно оставлять наедине с фонографом особ, которые взяли на себя труд пожаловать лично и притом издалека, но с точки зрения общепринятой вежливости такой способ обращаться с порядочными людьми навряд ли можно признать удовлетворительным. Впрочем, может быть, здесь вежливость понимают как-нибудь по своему?