Хидзирико Сэймэй - В час, когда взойдет луна

Но тут вышел обвал — загнав «Полонию» под навес и сняв шлем, он услышал:

— Привет.

Костя курил на крыльце домика, который делил с Десперадо.

— Привет, караульщик, — сказал Игорь. — Докладываю. Съездил в город, сходил на танцы, впал в блуд — с удовольствием впал, надо сказать. Всё, что писали про полек классики — правда, — он прицепил шлем к сидению. — Красную Шапочку не съел. Не встретил.

— Чаю выпьешь? — спокойно сказал Костя. — У меня как раз свежий заварен. Крепкий. Тебя ждал, боялся уснуть.

Чай? Чай это хорошо. Не пиво же пить на сон грядущий. Или не грядущий.

— Спасибо.

Он поднялся за Костей на крыльцо, подождал там, чтобы не будить Лучана. Кен вынес две дымящиеся кружки, плитку шоколада. Он был сластёна, Кен. Они сели на ступеньки, Костя с легким даже не хрустом, а щелканьем, поделил плитку. Чай был горячим и действительно крепким. А шоколаду не хватает веса. Не понимают они здесь, что такое чёрный шоколад. И вообще, мало что понимают. Как и везде.

А впрочем, Костя любитель молочного, и чёрный ест «за неимением гербовой…» Должно же у него хоть что-то быть, у добровольного евнуха.

И от этой последней мысли Игорю стало так мерзко, что он даже кружку поставил на крыльцо, чтобы не раздавить и не обвариться. Сморщился, заставил себя снова взять. Глотнул чаю — будто накипь с языка смыл. Заткнись, чертяка, — сказал про себя, — с Зосей это был я. А сейчас уже ты.

— Это фигня, — Костя зажмурился, глотнул чаю, вдохнул запах моря. — Это со всеми. Так или иначе.

— Что Ван Хельсинг? — спросил Игорь.

— Да ничего. Я с ним поговорил, а потом его Малгося обратно в каюту утащила.

— Хорошо. Только ещё его чувства вины мне для полного счастья и не хватало.

Костя не ответил. Мечтательно сощурившись, долго глядел на яхту, потом спросил:

— А хороша, да?

— Да. — Игорь был равнодушен к парусному спорту, но это была Настоящая Вещь, и, чтобы оценить её, не нужно было разбираться в обводах и оснастке. Он где-то читал, что некрасивые самолёты не летают. Наверное, к кораблям это тоже относится. — Да. Жалко будет продавать…

На палубу выбралась нагая Мэй, потянулась всем телом, потом заметила мужчин на крыльце, махнула им рукой и с борта «ласточкой» прыгнула в воду.

— Интересно, — сказал Игорь, — в Африке русалки чёрные или белые? Надо Хеллбоя спросить. Он, кажется, там воевал.

— И он тебе расскажет, — хмыкнул Костя, — на что ловить русалок и как свежевать.

Примерно два раза в неделю Дмитрий Дмитриевич Синочкин мечтал стать гекконом. Сцинковым или токи. Да хотя бы обыкновенным плоскохвостым домовым гекконом. Хвастают в Управлении, что им безразлично, к какому биологическому виду принадлежит существо, соответствующее занимаемой должности? И отлично. Значит и для чешуйчатых цепкопалых нет преград.

Мечтал. И каждый раз с сожалением осознавал, что метаморфоза, увы, ничем не поможет. Поскольку самый разгекконистый геккон, если он и вправду соответствует должности замначальника Управления по кадровым вопросам, не станет в служебное время бегать по потолку чужого кабинета, даже если ситуация того требует.

Синочкин вздохнул и сказал:

— Я, наверное, вас неправильно понял. Или что-то упустил. Вы не могли бы изложить свои резоны еще раз?

Начальник училища меланхолично гонял световым карандашом по столу голографического жирафа — судя по надписи в углу, панель «Африка» ему подарила любящая супруга.

— Дмитрий Дмитриевич, — со вздохом сказал он, — вы же видели показатели. У курсанта Габриэляна все замечательно, кроме того, что курсанта Габриэляна невозможно социализировать. Нашими силами. Мне стыдно в этом признаться, но за три года у нас так и не получилось создать ситуацию, которую курсант Габриэлян не начал бы тут же реорганизовывать под себя хотя бы в порядке очередного розыгрыша.

Для стороннего наблюдателя Дмитрий Дмитриевич Синочкин сидел в кресле и листал личное дело Габриэляна В.А. История про шляпу была хороша. И про лишний взрыватель. А история про программу с 26 степенями защиты по нарастающей, из которых последняя, двадцать шестая, была чисто психологической и стояла на том, что, даже сняв головоломную двадцать пятую, взломщик просто не поверит, что берег чист, и потратит уйму времени на проверку, просилась в соответствующую инструкцию…

Для наблюдателя. А внутри себя Синочкин висел вниз головой на потолке и показывал начальнику училища узкий синий язык. И вот этот материал вы хотели просто спихнуть куда подальше?

— Если он настолько неуправляем, как он вообще попал в Училище? Допустим, параметры психометрии показали нечто нестандартное, и это не знали как интерпретировать. Но ведь на первом же году обучения, сколько я могу судить, стало понятно, что тут за фрукт.

Начальник училища улыбнулся — так, чуть-чуть, не всякий понял бы, что означает это моментальное углубление носогубных складок.

— Вы же знаете, способность к манипуляции для ряда специальностей — профессиональное показание. Да и прочие параметры могли бы быть подмогой. К тому же, кандидат был хорошо мотивирован. Пришел после университета, с красным дипломом… с иммунитетом.

— Его предупредили?

— Ему в оба уха кричали.

Синочкин кивнул. Пайцза у гражданина Габриэляна, естественно, была, и при поступлении в училище будущего курсанта, естественно, предупредили, что с приобретением служебного иммунитета личный пожизненный он потеряет. Безвозвратно.

— И при его… анамнезе, — начальник училища оставил, наконец, жирафа в покое, и бедная скотинка тут же принялась ощипывать ближайшее деревце, — вполне естественно было предположить повышенное стремление контролировать среду. И мы его взяли — материал богатый, а проблема привычная, хоть и не из самых простых. И уперлись в стену, потому что — сами видите — возможность управлять ситуацией для курсанта много важнее существа ситуации. Как вы можете судить по последнему инциденту, она для него важнее, если не всего на свете, то, по крайней мере всего, что могли положить на противоположную чашу весов мы.

А положили вы много. И решили, что теперь Габриэляна нельзя даже исключать. Страшно себе представить, что может натворить целеустремленный, умный, а теперь еще и хорошо обученный запойный кукловод, оказавшись в гражданской среде. Но вот рядышком стоит мнение Васильева, особое мнение упорного и бескомпромиссного Васильева. И сейчас нам важно даже не то, что он упорен и не признает компромиссов, а то, что у него прекрасно развита интуиция. Отменным он был оперативником, Васильев, именно из-за этих своих человеческих качеств, и педагогом оказался прекрасным. И с легким пунктиком: не допускать в отношении учеников тех ошибок, которые когда-то крепко испортили жизнь ему самому.