Хидзирико Сэймэй - В час, когда взойдет луна

Бабка умерла. Светлана совсем переехала в её квартиру, хотя в социальном регистре осталась по материному адресу. Теперь мальчишки могли приходить к ней открыто и пыхтеть в её кровати более вдумчиво и тщательно, не опасаясь, что мать войдет без стука и отоварит мокрым полотенцем по голым ягодицам. Потом подружки подсказали, что гораздо интереснее иметь дело с более взрослыми, опытными и денежными мужчинами. Но никто из них — мальчишек и мужчин, спавших с Гренадой за деньги или так — не вошел в её сердце: оно было полно суровым и бледным Атосом. Светлана смотрела на них и понимала, что таких, как мушкетеры, больше не делают. Тогда она начинала воображать себя Миледи — той, молодой, на которой Атос женился. Только она была бы умнее и рассказала Атосу про клеймо — примерно так, как рассказала Фелтону, чтобы он считал её невинной жертвой, а не преступницей. Можно было бы даже уговорить его убить лилльского палача — зачем такому гаду жить?

Светлана сделала себе татуировку на плече: лилия о трех лепестках…

Её резкие высказывания в адрес трусов-мужиков привлекли внимание Гадюки, работавшего в соседнем отделе городского архива. Гадюка был голубой, и смелые мужики тоже были предметом его мечтаний. Со смелыми девушками ему нравилось дружить. Он оказался расписным парнем, с ним можно было поговорить о книгах. Он тоже любил «Мушкетеров» и даже подкинул зашибенский дюдик — «Клуб Дюма». Сначала Светлана приглядывалась к нему, думала — стукач. Потом оказалось — нет.

Так она связалась с подпольем.

Самое интересное дело было — дацзыбао. Сначала надо было узнать, причем точно, кто и где что сделал. Потом написать — да кратко, и чтобы понятно. Потом исправить, чтобы нельзя было узнать руку. Не настоящий почерк, конечно, а стиль. Потом спроектировать листовку. Потом определить точки вброса в сети, разные. Вход и выход обеспечивали другие, а вот выбор места был на ней. Городские форумы, службы новостей. Места, куда люди заходят часто. Раньше Светке как-то не приходилось сталкиваться с варками напрямую, только мать все мечтала получить пайцзу и разорялась насчёт светкиной глупости, а теперь Светка узнала столько историй о свободных охотах и прочем, что мало не казалось. Когда Светка с Гадюкой разговаривали с родственниками убитых, ей было жалко этих людей, но одновременно она их презирала. Они жили так же, как её мать — тихо дрожали в сторонке, а когда лунной ночью к ним в дома неслышно входили высокие господа, тряслись и причитали. Только однажды они наткнулись на парня, спортсмена Виталика Соломатина, который выбил ночному охотнику глаза. Он не испугался. Но в следующее полнолуние его нашли мертвым, обескровленным и переломанным. Закон не запрещал людям защищаться… Но и варкам он не запрещал мстить. Так она оплакала того, кто так и не стал её Атосом.

После этого Светка решила перейти в боевики. Её обучали владеть оружием, и свою кличку она получила от того, что называла поначалу гранаты — гренадами, думала, что из-за испанской провинции. Но в акциях она не участвовала, да их и не случалось в Екатеринославе, акций. Восточная Украина была спокойным местом. До того дня, когда руководство направило сюда Ростбифа с его единственным подчиненным.

Сейчас этот подчиненный стелил себе на кухонном диванчике старое одеяло вместо матраса. Ростбиф и Гадюка легли в зале, один на диване, другой — на полу в спальнике. Завтра нужно было ещё раздобыть машину, изготовить и заложить взрывпакеты и окончательно отработать операцию. По уму, сказал Ростбиф, такой расклад нужно готовить не меньше двух недель. Так и думали поначалу. Но потом по прогнозу погоды вышло, что через неделю зарядят дожди чуть ли не на месяц, и казнь высокой госпожи Милены Гонтар перенесли на послезавтра, а когда ещё представится такой случай, чтобы вся сволота собралась в одной корзинке?

Про эту варковскую дамочку уже несколько дней на все лады чирикали службы новостей. Она сама была откуда-то из Сербии, инициировала своего любовника и сбежала с ним вместе. Скрывались два года, гасали по всей Европе — а попались тут. Местные службы распускали павлиний хвост — эту нелегалку прихватила варкушка из региональной «Омеги». Судили Гонтар в местной Цитадели, приговорили к уничтожению. Под это дело Ростбиф и приехал в Екатеринослав: совместить казнь с показательным расстрелом Газды, прокурора области, которого по такому случаю производили в варки — его и раньше повышать собирались, а тут решили, что оно торжественней выйдет. А любовничек этой осужденной, наверное, и впрямь смылся — все мужики скоты.

Кроме некоторых.

Света зашла в кухню в халатике, вроде бы выпить последний стакан чаю перед сном, а на самом деле — полюбопытствовать насчёт Энея в белье.

Эней в белье впечатлял. Фигура у него была ладная, почти модельная — Гадюка сам себе руку бы откусил за такую. И лицо хорошее — правильные черты, большие глаза… Только невыразительное очень. Мокрые после душа волосы ещё топорщились, а майка с глубоким вырезом открывала шрамы. На ногах тоже были шрамы — и один явно пулевой.

— Ты не возражаешь — я чайку выпью? — спросила она.

Эней молча пододвинул ей стул, сам включил чайник.

— Может, и ты хочешь?

— Давай, — согласился он, подумав. — Только быстро. Спать осталось всего ничего.

Быстро — не быстро, а чайник будет закипать три минуты, а халатик на Гренаде тоже не скрывал фигурки — и тоже почти модельной.

— Почему ты Эней? — спросила она.

Он снова подумал — как будто решал, стоит вступать в разговор или нет.

— Тебя учили сопротивляться медикаментозному допросу?

— Не-а.

— Есть такой фокус… задолбить наизусть большой кусок текста. И выдавать его по ключевым словам. Каждый сам себе выбирает, что ему хочется. Легче всего учить стихи. Ростбиф «Евгения Онегина» предпочитает… Ну, а я… «Энеиду» со школы очень любил.

— Ха, — сказала Гренада. — А ты знаешь, что сейчас её уже не проходят?

— Серьезно?

— Без балды. Много агрессии. «Наталку-Полтавку» вместо нее ввели.

Чайник закипел. Гренада на выбор достала коробочки черного и зеленого прессованного чая. Эней взял палочку зеленого.

— Так ты у нас — «парубок моторный»? — стрельнув глазками, спросила Гренада.

— Реактивный, — он улыбнулся одними уголками губ, как обычно улыбаются люди с плохими зубами. Но зубы у него как раз были хорошие. Какие-то даже слишком хорошие, как с рекламного плаката. Гренада вдруг сообразила, что они, может быть, не свои — мало ли, словил где-то как следует в челюсть, и хана зубам. Может, он даже рад был потом. Может, те были хуже.

— Можно личный вопрос? — сидя на своей половине уголка-дивана, Гренада дурашливо подняла руку, как девчонка-школьница.