Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

Первый ряд вскочивших на сено тварей остановился в недоумении. Что-то свирепое и страшное неслось на них, и оно не боялось, а угрожало. Этот язык они понимали. Смерть. Пусть не всем, но каждому, до кого дотянется, пока остальные превосходящими силами будут глодать еще живые кости. Смерть во плоти. Собаки чувствовали ее запах.

И они отступили. Свора метнулась назад, в кусты, в ужасе от такого близкого, жуткого, неминуемого конца.

Абдул-Малик остановился на границе сена и высоких кустов. Словно обозначил территорию. Территорию смерти.

Собаки тоже остановились. Эффект неожиданности прошел, они опомнились. Человек – один. Их много. А он один – одетый, пахнущий именно человеком. Напасть повторно успели только первые из ринувшейся вперед своры, смерть встретила их ударами ног в брюхо, захватом за задние лапы и метанием в остальных. В это время на заднем плане схватки, в кустах, что-то происходило. Слышалось непонятное движение, всюду раздавались душераздирающие утробные крики боли. Одна псина выскочила на открытое пространство, на наших глазах она оказалась пригвождена к земле вылетевшим из леса копьем. Остальная свора ринулась в сторону. Скулящее поле боя вмиг очистилось от боеспособных тварей.

– Тома, – позвал я. – Вылезай. Кажется, мы спасены.

Позади меня проснулся сенный вулкан, из кратера выдвинулась темноволосая голова:

– Кем?

– Хочу ошибиться, но, по-моему, хозяевами одежды.

Тома на секунду задумалась.

– Это хорошо или плохо?

Из кустов появлялись люди. Или не люди. Сто процентов – гуманоиды. Одна голова, две ноги, две руки. Или лапы. Не видно. На зеленом фоне ярко выделялись белые балахоны до земли и остроконечные колпаки-маски с двумя дырками для глаз. Существа выглядели как американские ку-клукс-клановцы, только без круглого креста на сердце. Издали они также походили на экипированных штурмовиков-клонов из космической саги: тоже без лиц, белые, с оружием. Их копья никаким образом не напоминали бластеры, зато на поясе у каждого висело нечто непонятное – длинное, утолщавшееся книзу. Похоже на бейсбольную биту. Световой меч?

Количество неизвестных также не поддавалось исчислению, кусты и лес скрывали основную часть, на виду одновременно находилось трое, четверо, максимум пятеро. Из-под длинного одеяния иногда виднелись ноги в сандалиях со шнуровкой кверху голени, как у римских легионеров. Поразил не столько внешний вид чужаков, сколько язык: они, такие до безумия странные, говорили по-русски. Ну, почти по-русски. Непонятными оставались отдельные фразы. А понятое радости не прибавило.

Они хотели нас убить. Да, спасли, чтобы убить. На Востоке ворам отрубали руки. Возможно, здесь отрубают головы.

К нам никто не подошел. Белобалахонщики смотрели издали, совещались и, кажется, кого-то ждали. Жреца, что вырвет сердце, или специалиста по грамотному нанизыванию на кол?

Это мои домыслы. Они просто ждали. Говорили между собой про погоду, про упавший флаг, про святой причал и про «сколько можно ждать». Про много работы, про «ни дня покоя» и про расплодившихся волков. Про ангелов, чертей, недавнюю смерть близнеца и чью-то последнюю надежду. Периодически упоминалось что-то, похожее на Калевалу с ударением в конце. Этот рефрен звучал постоянно: «Калевала, калевала!» – или что-то вроде того. Карелы, что ли? Почему остальное говорят по-русски? Может быть, не «калевала», а какое-нибудь «алаверды»? Тогда совсем хрень выходит. Трудно издалека и в пол-уха воспринять неизвестное. Но «убить» я точно слышал, полный штиль позволял.

Наши сторожа натаскали дров, заполыхал костер, над которым подвесили огромный казан.

Варить нас собрались?

На мачте, приколоченной к верхушке дерева, снова взвилось полотнище. Вслед за первым, поднятым чуть выше, показалось второе. На двух наши лесные приятели остановились. Отсутствие ветра не мешало разглядеть: флагами были такие же одноцветные тряпки, как дерюжка, из которой сделана наша одежда. Ни рисунков, ни гербов. Обычные сигнальные флаги. Мол, добрались, все нормально, птички в клетке. Или: набирайтесь аппетита, ужин скоро будет.

Неприятные, однако, фантазии.

Потянуло дымком и чем-то вкусненьким. В животе квакнуло. И не у меня одного. Нужно отвлечься. Время, что нас не трогали, мы употребили на перевязку Шурика.

– Извиняюсь спросить, – он с трудом превозмог боль, – мы на Земле или как?

Снова ставший обычным Малик туго перематывал одну его ногу, Тома протирала кровь на второй. Я подавал полосы, на которые рвал оставшиеся вещи: одеться Шурик был не в состоянии. Мы просто прикрыли его полотном из распоротой штанины.

– Гравитация в норме. – Малик мимолетно глянул вверх. – Солнце такое же, примерно там же. Воздух и собаки чисто земные. Природа и запахи тоже. Ночью посмотрим на Луну и звезды, уточним.

– Если доживем, – пробормотал я.

На глаза упала челка. Русые патлы а ля ранние Битлз – пышные, до плеч – усеяны соломой. Колени дрожали. Совсем не из-за этих, что в лесу. От пережитого. Вздрюченный организм дал обратку. Пришлось продолжать работу сидя.

– Если это наша Земля, то я американская королева, – выдавил Шурик.

– Хорошее уточнение – «наша», – приуныла Тома, и слово «хорошее» интонационно ничего хорошего в себе не несло.

Она закончила со второй разгрызенной ногой одессита. Я помог, придержав на весу, Малик сноровисто перебинтовал, его большие руки аккуратно подоткнули под колено бугорок сена.

– Попали в другое время? – Шурик скрипел зубами, но терпел.

– Прошлое или будущее? – забеспокоилась Тома.

С ее длинных волос тоже сыпались соломинки. Они со всех сыпались, кроме сверкавшего идеальной лысиной джигита.

– Вряд ли прошлое, – проговорил Малик. – Говорят, в прошлое попасть нельзя, от этого будущее изменяется.

Он щеголял многократно порванными краденными штанами при голом торсе, видок был еще тот: кровь, мускулы, и собачьи трупы вокруг. Возможно, чужаки не приближались к нам именно из-за этого.

– А если в будущее, то нельзя вернуться, – включился я. – По той же причине.

Томе расклад не понравился.

– Может быть, будущее уже состоялось, с учетом, что кто-то попал туда и вернулся?

Я фыркнул:

– Ага. И принес схему машины времени. Собрал, слетал на ней в будущее… и вновь принес. Далее по кругу.

– А если при возвращении все забывается? – не унималась Тома.

– Тогда ты уже была в будущем, – отрезал Малик. – Вернулась и все забыла.

– И неоднократно, – тоже попытался шутить Шурик. Пухлое лицо хотело улыбнуться, но скривилось от боли, веки крепко сжались. Неумелые перевязки не помогали – ран было слишком много.

– Как сам? – склонился к нему Малик.