Тенгиз Маржохов - Близнецы

Москвичи раздраженно говорили: «Москва не резиновая!» Приезжие им отвечали на все виды диалектов, акцентов и говоров: «Конечно не резиновая… Москва белокаменная, златоглавая, дорогая, любимая… третий Рим, большая деревня, болото, и как засасывает, как засасывает».

Многие предпочитали прозябать не на периферии, а в центре. Лежать на дне, в иле, в песке, как «морской черт», и ждать своего часа. Совершить одну сделку и разбогатеть, прыгнуть из грязи в князи. Бизнес не мудреный: купи – продай. Или еще лучше влезть посредником между этими понятиями. Попытаться найти покупателя и продавца на самый разнообразный товар: недвижимость, мебель, оргтехнику; цветные металлы; пчелиный, змеиный яд, медвежью желчь, оленьи рога, тигриные кости и прочее, прочее, прочее. Те редкие счастливчики, кому удавалось схватить удачу за хвост и в короткое время поднять «капусту», попадали под действие закона: «Легко пришло, легко ушло». Или: «Бог дал, Бог взял». Тут же процветал игорно-лохотронный бизнес и, конечно, похоронный, кладбища так не росли аж со времен войны.

Когда утреннее солнце позолотило горизонт, Джони поцеловал мать, обнял отца, потискал Барбоса. Перекинул через плечо полупустой рюкзак со спортивным костюмом, полотенцем и сменным бельем. Покурил на углу с приятелями, и хорошее настроение понесло его на крыльях надежды к стоянке дальнобойщиков. Откуда он, как младший караванщик, точнее, как сопровождающий груза сельскохозяйственной продукции, сядет в провонявшую соляркой кабину еще бодрого «Камаза», закинет рюкзак за подголовник и без особых происшествий благополучно доберется до одного из столичных рынков.

Через неделю скитаний, вдохнув полной грудью ширь простора, распрямив позвоночник, принявший форму кресла кабины, смыв с рук и лица дорожную копоть, Джони не станет искать других путей, прибьется к рынку на юго-западе Москвы.

В годы перемен возле каждой станции метро возникали рынки. Олицетворяли они пущенную на самотек экономику страны. Продуктовые, вещевые, хозяйственные, технические, антикварные и прочие отношения принимали вид базаров, ярмарок, барахолок, блошиных и птичьих рынков.

Предварял каждый такой рынок живой коридор бабушек, предлагавших тот товар, который сподручней перехватить на ходу или по ходу. Все перевернулось с ног на голову, страна превратилась в одну сплошную барахолку. Раньше стояли в очередях спроса, теперь стали в очереди предложений. Тогда готовы были положить три цены за дефицит, сейчас любой каприз за ваши деньги. Пройдясь по такому коридору можно было наслушаться последних новостей, полезных советов и даже узнать свое будущее.

Джони считал бабушек коллегами и дружил с ними. Отсутствие конкуренции, устраняло почву для конфликтов. А в самых простых, насущных, бытовых вопросах помогало. Помыкался Джони по углам и скоро понял: «Где колхоз, там разруха». Проживание земляческими шалманами в коммунальных квартирах сулило пустым холодильником, отсутствием денег и постоянными приводами в милицию. Как следствие, расшатанными нервами и подорванным здоровьем. Поэтому это была вынужденная и, как надеялся Джони, временная мера. Запасной вариант, как завалявшийся в подкладке куртки жетон на метро, был припасен всегда. Со временем все должно наладиться. Бывало, везло, Джони проживал отдельно. Поселялся в новом месте с проблемами и посулами. Вылетал шумно и со свистом. Но всегда находил приют у сердобольных бабушек.

Одевался Джони, как и все молодые люди без лишних карманных средств, на рынке, хотя заглядывался на витрины бутиков. Ездил на общественном транспорте, но мечтал о машине. Водился с девками, предвкушал знакомство с леди.

Курил «Мальборо»… Мог остаться голодным, но упорно курил «Мальборо». Да что там остаться голодным… Голод не покидал его, разжигал хищнический азарт, притуплял чувство страха, подменял собой интуицию. Воспоминания деда, когда не было воды утолить жажду, а умываться приходилось песком, придавали Джони силы. Он тряс головой, как бы стряхивая барханный песок, бодрился и затягивал пояс потуже. Постоянными спутниками становились сигареты и чай.

Джони был честолюбив, но хорошо приспосабливался. Бывал горяч и вспыльчив, но добр до простоты. Обостренное чувство справедливости чаще мешала ему. Он казался типичным южанином для русских девушек. Для южанок почитался красавцем. Был смуглым брюнетом среднего роста. Хорошо сложен физически. Черноглазый, белозубый, с улыбкой кому-то казавшейся хитрой, кому-то нахальной. Мог бы прекрасно играть пустоватых персонажей с подковыркой, или романтичных героев с гнильцой.

Как-то раз должна была состояться сомнительная сделка, и Джони битый час прождал приятеля в зале крытого рынка. Прислонясь к прилавку цветочника, он наблюдал за происходящим. На улице оливковым маслом текло солнце, щипало глаз. Внутри желатином дрожала прохлада.

По залу шатался парень, от ряда к ряду, от прилавка к прилавку. С кем-то скалился в улыбке, с кем-то сдвигал брови и хмурился. Заходил в чайхану, тут же, при зале, и появлялся вновь. К нему подходили люди, что-то спрашивали, что-то шептали. Этот парень, – как понимал Джони, – координировал работу в зале. Широкие зеленые брюки, черный чуб, грязный загар – таких земляков Джони видел на всех рынках, где бывал. Следующее звено после розничных торговцев, надсмотрщик, глаза – уши, первая помощь, если что – «тревога».

Джони посмотрел на циферблат настенных часов – прошло около получаса.

К главному входу, бликуя полировкой, подъехал большой тонированный «Мерседес», как бегемот пробрался через мельканье птичьего базара к парковке.

Из чайханы вышел человек в модном тогда двубортном костюме, в руках держа «котлету». Он, поглядывая по сторонам, подошел к бегемоту, просунул «котлету» в чуть приспущенное окно. Перекинулся парой фраз и вернулся в зал. Стекло бесшумно поднялось, бегемот лениво отъехал. Двубортный костюм пожестикулировал с широкими зелеными брюками, глазами – ушами, и исчез в чайхане.

Джони зевнул и поискал глазами приятеля. Того не было видно, и Джони стал домысливать увиденное.

Рынок поделен на сегменты. Вещевые и хозяйственные прилавки на улице, как крестьянские лачуги, вынесены за стены средневекового города. В городе знать и купечество: мясные, молочные, овощные, фруктовые прилавки; птица, мед, специи, цветы… Животный запах мяса сочетается с ароматом цветов. Застывшая ухмылка свиного рыла с бордовой грацией на длинной ножке. Запах цитрусов перебивают пряности и перец. Чистый холодок сметаны сменяется пылью круп. Где-то слышны удары рубщика мяса, как топор дровосека в лесу. Гомон торгашей, шуршание пакетов, затихая, позволяет услышать воркование голубей под потолком, воробьиную перебранку в углу.