Шокан Алимбаев - Формула гениальности

– К вам пришел Капан Ахметов, из Института экспериментальной медицины.

Сартаев немного подумал, затем сдержанно сказал:

– Пусть войдет.

Через минуту в кабинет вошел Ахметов. Карим Мухамеджанович приветливо встал из-за стола ему навстречу. На широком, смуглом и непроницаемом лице его, изрезанном резкими и глубокими морщинами, почти незаметно одновременно мелькнули радость и беспокойство. Капан Кастекович мгновенно отметил про себя эту мимолетную реакцию по жилого ученого, наклонив голову и больше не глядя на него, спокойным и уверенным шагом подошел к нему.

– Здравствуйте, Каке, – свободным жестом старого знакомого протянул он руку.

– О, Капанжан, – любезно произнес Карим Мухамеджанович, пожимая руку молодого ученого с особой теплотой. – Что-то я не вижу вас в последнее время. Как ваши дела? Что нового в Институте? В вашей лаборатории?

– Спасибо. Все хорошо. – Капан Кастекович взглянул на часы.

– Я слушаю, Капанжан, – сказал Сартаев, приготовившись внимательно слушать.

– Каке, – без промедления начал Капан Кастекович, – тот джигит… начал новый эксперимент… Если он добьется в нем успеха, то его вообще никто и никогда не остановит…

– Какой эксперимент? – спокойно переспросил Сартаев. Лицо его по-прежнему оставалось непроницаемым, но Капан Кастекович знал, какие чувства возникли сейчас в душе пожилого ученого.

– Он хочет путем стимуляции, путем цикла в десять сеансов гипноза резко усилить способности человека с ординарным генотипом. – Левый глаз Сартаева дернулся в нервном тике. – Студента первого курса математического факультета КазГУ Баяна Бупегалиева. Он сейчас находится в клинике.

Карим Мухамеджанович по-прежнему молчал. Новость была для него более, чем неприятной и неожиданной. Капан Кастекович понимал его состояние.

– Когда это случилось? – после затянувшегося молчания спросил пожилой ученый.

– Сегодня утром.

– Ночью он лег спать ровно в половине четвертого. Я читал каждую его мысль. Это было что-то слишком редкое и грандиозное…

– Он не упомянул об этом эксперименте в плане работ за этот год, – после некоторого молчания снова произнес Сартаев.

– У него были свои соображения, – сказал Капан Кастекович, прекрасно понимая, о чем он умалчивает.

Сартаев тоже прекрасно понимал его. Они давно и хорошо знали друг друга. Их объединяло нечто большее, чем дружба.

Пожилой ученый молчал. Во взгляде его вдруг мелькнул немой вопрос. Это был даже не вопрос, а проявление слабой и запоздалой надежды, в иллюзорность которой он не верил сам. Капан Кастекович сразу прочитал его мысли.

– Я всегда рассказывал вам о его замыслах, но их никогда не удавалось предотвратить… Можно влиять на всех людей, в разной степени, но на него… он не поддается никакому влиянию извне. У него необыкновенная воля и мощное самовнушение – этот психологический барьер совершенно нельзя пробить. Но…

– Капан Кастекович снизил голос, словно их кто-то мог услышать, – на этот раз ему можно помешать…

Взгляд Сартаева стал напряженным. То разгораясь, то затухая от силы желания и сомнений, в нем вспыхнула долгожданная надежда.

– Есть единственный способ… – негромко продолжал Капан Кастекович. – Можно повлиять на неокрепшую психику юноши и помешать ему воспринять гипнотические внушения Наркеса.

– Если бы удалось сорвать этот эксперимент, то, ссылаясь на него, как на большую или малую неудачу, можно было бы сместить его с поста директора. – Сартаев немного помедлил и продолжал: – Мы бы не посмотрели, что он лауреат… За ним есть грешки, но нам нужны большие мотивы…

Капан Кастекович снова взглянул на часы.

– Он скоро подъедет к Институту. Сейчас он отдыхает дома. Ему можно уставать, а мне уставать нельзя. – Он энергично встали взглянул на Сартаева.

– Я постараюсь, – коротко сказал он.

– Я тоже поищу кое-какие пути…

Они обменялись рукопожатиями, и Капан Кастекович вышел.

Сартаев, оставшись один, задумался.

Наркес вместе с дежурной медсестрой совершал утренний обход своих больных. Их было только двое, находившихся в одной палате с Баяном. Накануне Наркес провел им операции на мозг, удалив у одного доброкачественную и у другого злокачественную опухоли. Они лежали с белыми марлевыми повязками на головах. Швы на голове у них затягивались. Чувствовали они себя хорошо, и через несколько дней их можно было уже выписывать. Из-за большого объема работы на посту директора Института Наркес не мог вести несколько палат с больными, как это делали другие врачи. В этом и не было необходимости. В отличие от многих предшественников, работавших до него на этом посту, Наркес занимался не только административной и организаторской деятельностью, но и был действующим нейрофизиологом, психоневрологом – одним словом, клиницистом, ни на один день не порывавшим связи с практикой, которой он придавал решающее значение.

Подробно поговорив с больными, расспросив их о самочувствии и убедившись, что у них нет никаких жалоб, Наркес перешел к Баяну.

– Ну, а твои дела как? Рассказывай. Как ночью спал?

– Ночью спал немного поверхностно, – начал рассказывать юноша. Наркес утвердительно кивнул.

– Но не это страшно, Наркес Алданазарович. Странно другое… Ночью я проснулся, знаете, от чего? Чей-то голос, хотя и слабо, но отчетливо внушал мне, что я должен постоянно сопротивляться Действию ваших сеансов и что из этого ничего не выйдет. Сначала это было смешно, как мелкое радиохулиганство в эфире. Года два-три назад мы с ребятами из нашего дома, которые занимались в кружке радиолюбителей, конструировали радиопередатчики и выходили в эфир с песнями и речами. Несколько раз нас чуть не поймали, но мы четко провело «сторожей». Так и здесь. Я слушал голос сперва с интересом. Но он не давал мне спать почти до утра. Наконец я не выдержал и стал громко возражать ему: «выйдет», «выйдет». На мой голос вошла медсестра и стала ругать, что я не сплю. – Баян взглянул на медсестру и умолк.

– Это правда? – спросил Наркес у медсестры.

– Было такое ночью?

– Было, – подтвердила медсестра. – Я думала, что он чем-то занимается и может разбудить других.

Новость была настолько неожиданной, что Наркес сперва засомневался в ней. Он внимательно посмотрел на Баяна, но чистые, правдивые глаза юноши полностью рассеивали его сомнения.

Поняв, что ему не совсем доверяют, Баян виновато произнес:

– Индуктор был сильный, Наркес Алданазарович. Если бы он находился в одной комнате со мной, как вы во время сеанса, было бы совсем плохо.

Соседи Баяна по палате, медсестра, да и сам Наркес были поражены услышанным.

– Очень странно… – через некоторое время произнес Наркес. – Очень странно… Индуктор… Кто бы это мог быть?…