Иван Сапрыкин - Обречённые. Humana error

Профессор поднял глаза на молодого майора.

– Всё понятно… – сказал он, стягивая с лица кислородную маску. – От меня избавились. Никому не хочется слышать правды. Но ничего. Вы поймёте. Поймёте… но будет поздно… слишком поздно…

– Я вас здесь оставлю. Придут лекари и снабдят вас лекарством. Вы должны отдохнуть.

– Снотворное?

–Не пытайтесь выйти, – как будто не слыша профессора, продолжал майор, – дверь будет заперта.

– Я и не сомневался в этом. – Профессор глубоко вздохнул и вдруг снова схватился за сердце. Немного погодя он снова взглянул на майора: – Ничего, молодой человек. Не переживайте. Можете идти спокойно. Я не убегу. Просто не смогу этого сделать. Ноги не держат, сердце колит, голова кружится… давление… – Он горестно улыбнулся. – За себя я не переживаю. Своё я прожил. Мне жаль молодых. Детей, женщин, мужчин… которых вы убьёте. Мне жаль человечество.

– Мне пора идти, сэр.

– Конечно, идите. – Профессор тронул майора за руку. – Не волнуйтесь, я не попытаюсь бежать. Идите, майор, идите.

– Всего хорошего, сэр.

Майор повернулся на каблуках и вышел за дверь.

Послышались два щелчка, наглухо запечатавших эту небольшую комнату.

Полежав немного, профессор скинул с груди нормализатор и попытался подняться. Далось это нелегко, но он всё же смог сесть на кровати.

Спустив ноги на пол и отдышавшись, старик медленно встал. Его качало из стороны в сторону, но он всё равно сделал несколько шагов в сторону узкого окна, за которым была сплошная чернота.

Подойдя к окну, он выглянул наружу.

Внизу красовалась голубая планета, окружённая тонкой мембраной атмосферы. Справа от окна виднелась часть солнечной батареи, которая медленно уползала в сторону. Космос был усеян мириадами звёзд.

Профессор всматривался в пустоту безвоздушного пространства, пытаясь разглядеть что-то. Наконец, его глаз зацепился за маленькую точечку, что вылетела откуда-то снизу и устремилась к планете. Вслед за ней потянулась вереница таких же точек. Они разлетались во все стороны, исчезая в перспективе, словно крохотные мошки. Их было бесчисленное множество. Профессор смотрел на них, и его глаза постепенно налились слезами.

– Вот и началось, – еле слышно проговорил он. – Всё-таки человечество уничтожит себя…

Больше он ничего не сказал. Вениамин Евгеньевич медленно повернулся и покачиваясь побрёл к своей койке. Когда он лёг, его глаза тут же закрылись.

Грудь всё реже поднималась от дыхания.

А через полчаса из груди старого профессора вырвался хрип.

В следующую секунду он был уже мёртв.

***

Пустынная улица была похожа на мёртвую змею, что распростёрлась между покинутыми многоэтажками. Изредка порывы ветра поднимали с асфальта клочки бумаги и пожелтевшие листья.

Когда-то… а может, совсем недавно в этих многоэтажках жили люди; дети играли возле своих домов, по улицам ездили машины, работали магазины, занимавшие первые этажи зданий. Город процветал. Был ярким. Красивым и многолюдным.

Теперь же… это всё в прошлом. В нереальном прошлом, о котором помнит лишь потускневшая плитка, устилающая тротуары.

Покосившиеся, неработающие светофоры, как несменные стражи, всё ещё стояли на перекрёстках, но их глаза ослепли – стали чёрными, покрытыми пылью, ненужными и заброшенными.

Город был пуст. Впрочем, как и вся остальная планета.

Планета-призрак. Наконец-то избавившаяся от таких надоедливых и докучливых вшей, что называли себя людьми.

Теперь их нет. Остались лишь звери, птицы, насекомые…

Люди ушли. Исчезли.

Умерли.

Внезапно.

Никто не осознавал этого факта.

Они просто умирали. И никто не знал, от чего.

Многие успели написать про апокалипсис; дикторы на телевидении успели выпустить несколько передач на эту тему; политики успели спрятаться в своих бункерах; некоторые миллиардеры успели сесть на свои космические корабли, чтобы покинуть обречённую планету…

Но никто – ни миллиардеры, ни политики, ни простые граждане – не смогли уйти от проклятья.

Они умерли.

Все.

Их тела застыли, превратившись в посеревшие манекены.

Кого-то смерть настигла на улице, кого-то дома… Кто-то в этот момент завтракал, и так и остался сидеть за обеденным столом перед тарелкой с супом. Кто-то ехал в машине – внезапная смерть нахлынула и унесла ещё одну жизнь… машина продолжала ехать, но водитель уже был мёртв. Неминуемые аварии: машины врезались друг в друга, сбивали прохожих, налетали на электрические столбы, на светофоры, заскакивали на полном ходу в стеклянные витрины…

Никто не знал, почему это происходит. Ни у кого не было ответа.

Они просто умирали. Смерть захватывала всех, не смотря на возраст, образ жизни или толщину кошелька.

Но это была странная смерть. Тела людей не знали тлена. Омертвевшая кожа только немного серела, но труп оставался таким, словно бы человек умер только что.

Посеревшая улица некогда многомиллионного города…

Сквозь потрескавшийся асфальт пробивались ростки; в некоторых местах асфальт был раскурочен вылезшими из-под земли деревьями. Деревьев было много. Они росли посреди тротуаров, автомобильных дорог и нередко их ветви вылезали из разбитых окон первых этажей.

Значит, апокалипсис наступил не вчера… и даже не на прошлой неделе. Этим деревьям, которые заменили жителей города, было не менее пятидесяти лет, – некоторые уже успели засохнуть от старости, а вместо них из-под земли вырастали новые.

Но многоэтажки всё ещё держались. Они стояли по бокам асфальтированной дороги, и только ветер сквозь разбитые стёкла выл свою унылую песню.

***

Никого.

Этот город, казалось, уже больше никогда не увидит живого человека. Он так и останется серым призраком – нагноением на теле планеты.

Но вдруг тишину мёртвого города пронзил звук – звук давно забытой жизни, звук, который никак не вписывался в окружающую серость и заброшенность.

Это был голос. Голос живого существа.

Человека.

Плач.

Пронзительный крик ребёнка.

Казалось, все дома своими пустыми глазами искали это маленькое существо, которое по какой-то причине очутилось здесь – в мёртвом городе.

Да, это действительно был ребёнок – маленький мальчик, которому по виду не дашь более трёх лет, шёл посреди улицы и громко плакал. Во рту он сжимал грязную соску. Маленькие ручки были прижаты к груди, по запылённому личику ручьями текли слёзы, вены на шее вздувались от натужного крика.

Он переступал своими маленькими ножками, обутыми в коричневые сандалики, и изредка спотыкался о вздыбливающийся асфальт.