Ирина Дедюхова - Повелительница снов

Они разговаривали про жизнь, Варе особо было рассказать нечего, и она с удовольствием слушала Виктора.

— Я все думаю, что ты за человечек, Варюш? Рисунки у тебя какие-то странные, но очень интересные. Люди по небу летят, не парят, как у Филонова, а летят с какой-то целью. Потом, детали некоторые схвачены очень четко, резко, хотя совершенно детская, неумелая рука. Вот коня ты вылепила замечательно! Я просил тебя нарисовать — ты не смогла, а вылепила так, будто именно рука твоя его знает на ощупь.

— Да, а сам моего коня совету дружины отдал! Они на него идиота в буденовке посадили и Дворцу пионеров подарили!

— Варя, но нельзя же было не отдать! Ты же и так не на очень, скажем, хорошем счету. А сейчас твоя фамилия куда-то там, в дружине этой вашей занесена, благодарность тебе дали. Я, Варенок, хотел, чтобы к тебе иначе относились, чтобы увидели какой ты чудный ребенок, а ты разобиделась.

— Ой, да, знаешь куда мне их благодарность… Они все равно меня ненавидят. Классная придирается все время. Сейчас только с лозунгами этими в покое оставила. А я с флагом отряда хотела идти, меня даже ребята выбрали, так она сказала, что я — недостойная. Сама-то!

Виктор громко захохотал и лукаво посмотрел на Варю: "Варь, а ведь она права! Ты бы очень странно смотрелась впереди вашего пи-онэрского отряда с флагом в руках. Ты очень похожа на второгодницу".

— Я хорошо учусь, просто мне все время ставят одни четверки!

— Ты меня не понимаешь, ты выглядишь несколько старше других, взрослее.

— Потому что я умная?

— Нет, потому что ты уже почти сложилась вся, расцвела.

— А… Бабушка говорит, что это наша южная кровь, она, например, армянка.

— Ну, и зачем красивой девушке ходить с флагами? Ты держись от всех них подальше. А коня твоего мне самому жалко. Вот я лицо твое никак поймать не могу, и глаза твои мне не даются. Они вообще-то какие у тебя? То зеленые, то карие…

— Что?

— Пытаюсь тебя рисовать по памяти, не получается. Лицо очень изменчивое. Варь, тут учительницы про тебя говорили, что ты какие-то стихи смешные пишешь. Может, прочтешь?

Варя неловко засмеялась, а потом прочла:

— Варь, ты это сама написала? — потрясенно спросил Виктор.

— Ага, я недавно на сборе отряда читала. Думала, что всем понравится, а классная сказала, что если я еще раз двери ногой открою, то закрою головой. И что у меня рифмы на неприличные слова похожи. А одна дура у нас о Ленине читала, так ее на городской конкурс отправили.

— Варенька, ты на них зла не держи! Ты свое думай, делай, пиши. Как же трудно тебе будет, девочка! Что мне делать с тобой? Вали-ка ты домой! Поздно уже.

Виктор всегда приносил ей что-нибудь вкусное: конфеты, яблоки и продававшиеся у них в городе большие венгерские персики в красивых бумажках. Он стал подолгу на нее глядеть каким-то странным неподвижным взглядом. Варя, полагая, что это ему нужно для того, что бы уловить ее лицо. С серьезной миной она поворачивалась перед ним и застывала в выгодной, как она думала, для ее внешности позе, изо всех сил помогая его творчеству. Виктор при этом смеялся, закрыв лицо ладонями. А как-то они долго потешались над малограмотными текстами лозунгов директрисы, и Виктор глянул на нее так, как иногда смотрел физрук, которого Варя очень боялась. Ей стало не по себе.

— Варь, я вот хочу спросить тебя как художник художника, ты целоваться умеешь?

— Не знаю… Как в кино, что ли? Меня же на такие фильмы еще не пускают, а дома у нас телик не работает.

— Иди сюда, — шепотом позвал ее Виктор.

Варя с интересом подошла к нему и хотела сесть на соседний стул, но Виктор притянул ее за руку к себе и посадил к себе на колени. Он мягко обнял ее и стал одними губами прикасаться к ее волосам, шее, щекам. У Вари лихорадочно забилось сердце и

перехватило дыхание в горле.

— Ты знаешь, что очень красивая? Тебе это уже говорили, маленькая моя?

— Не-а, все говорят, что я наоборот страшная!

Виктор немного отстранился от нее и, облокотившись рукой на стол, опять рассмеялся.

— Варь, ты, конечно, очень бываешь страшная, особенно когда дерешься в туалете солдатским ремнем! Ну, сколько можно быть таким ребенком-то? Ведь у тебя уже грудь такая, что все встает!

— Чего встает?

— Ничего! Ты сиди тихо, ротик приоткрой и смотри прямо мне в глаза…

Варька в точности исполнила его наставления, поэтому ей было совершенно непонятно, почему он вдруг, в приступе смеха, сполз со стула, выронив ее, и покатился по полу.

Целоваться он ее все-таки научил. Варя теперь целыми днями сидела на уроках неподвижно, тихо, словно оглушенная, и все время молчала. Учителя поражались резкой положительной перемене в ней и поздравляли Виктора с педагогической победой. Он почему-то не радовался вместе с ними, глядя на коллег больными виноватыми глазами. У них несколько притормозились лозунги, потому что теперь они каждый вечер истязали друг друга медленными глубокими поцелуями.

Однажды Виктор показал ей свою работу, которую ему надо было сдавать в его институте. На ней была изображена совершенно голая красивая смуглая женщина, она лежала в какой-то странной комнате, стены которой были завешены яркими мазками картин, на убогой смятой постели. Но от ее тела шло устойчивое мягкое тепло, которое согревало достаточно дикую обстановку, в которой она разлеглась. Варе было смутно знакомо ее лицо. Она переспросила Виктора: "Это что, я?".

— Да, немного подрастешь и будешь совсем ты.

— А это где я лежу?

— У меня, в общежитии.

— У тебя там столько картин! О море?

— Нет, о тебе.

— Вить, а ты когда меня к себе поведешь картины смотреть?

— Ты, Варюша, что думаешь, что я подонок совсем что ли?

Ничего такого Варя о Викторе не думала, она думала только, что у него очень много в общежитии ирисок, которые он приносил ей в карманах своего пиджака. И целоваться там с ним можно будет, не опасаясь, что к ним завалит физичка. Пока она с удовольствием жевала мягкие ириски, Виктор Павлович, развязав ее пионерский галстук, губами ласкал ей шею и затылок. Сидеть у него на коленях Варьке было неудобно, жестко, но он ее не отпускал. Плакаты у них теперь шли плохо, без огонька.

— Вот закончишь школу, Варя, — с непонятной ей тоской шептал ей Виктор прямо в уши, отчего Варя заливалась смехом и ежилась, — мы в тот же день пойдем ко мне, я там тебе такую картину нарисую! Я тебе за все, дурочка маленькая, отплачу! — заражаясь ее весельем, заканчивал он с приятным грудным смехом.