Ирина Дедюхова - Повелительница снов

Напротив их школы находилось здание райисполкома, на фасаде которого висел транспарант — "Ленин с нами! И будет жить вечно!" Марина вначале даже опешила, но тут же шутливо его пожурила: "Он, конечно, живой, но уже отошел от активной политической борьбы, которую и завещал комсомолу. Как-то ты все слишком буквально воспринимаешь, Клевкин!" Сказала она все с этаким хохотком, выставляя их полными идиотами.

— По Клевкину, я думаю, вопрос ясен. У нас в первичной комсомольской организации ненормальные и без него имеются, — мимоходом кинула она камешек в огород мрачного Анатолия. — А вот с Варей… Это что же у тебя за язык такой? Как он у тебя на такое поворачивается? Что ты думаешь по этому поводу, Иванов?

В тот день Толик отработал Варькино участие в обсуждении его половых аномалий на все сто! Он вступил в комсомол еще в старой школе и после некоторых событий совершенно не воспринимал Марину в роли комсорга класса. И когда оппортунист Иванов опять уже было раскрыл рот, чтобы дать разъяснение по поводу Варькиного толкования политического завещания вождя пролетариата, Анатоль вдруг на весь класс истошно завопил: "Я боюсь, мамочка! Я боюсь! Дедушка Ленин умер, но он — живой, и он так любит маленьких детей!"

На бурное комсомольское собрание в десятом классе, посвященное приему в комсомол трех новых членов с выкриками политических лозунгов, хохотом, распечатыванием заклеенных на зиму окон и пением Интернационала уже сорок минут собиралась ворваться завуч по воспитательной работе Аделаида Матвеевна. Их классная, Зоя Алексеевна, поехала навестить мужа в армию, просила приглядывать за детьми. Завуч просто была в замешательстве, как-то надо было это кончать. Но она останавливала себя и спрашивала свой внутренний голос, будет ли все это педагогично? Она всегда советовалась сама с собой, потому что иногда и посоветоваться-то было не с кем. Внутренний голос у нее был очень осторожный, он и на этот раз тихо напомнил ей о том, что в данном классе учатся дети партийных работников, которым вечером детки доложат, что она, Аделаида Матвеевна, помешала им вести политическую дискуссию. Вдруг дверь в коридор распахнулась, и из класса вылетела растрепанная Марина. Она тут же повернулась и принялась дергать за ручку двери, которая быстро захлопнулась за ней и, видно, хорошо придерживалась изнутри. Внутренний голос взорвался негодованием, Аделаида Матвеевна подскочила к Марине помогать тянуть за ручку. Неожиданно дверь в классе отпустили, и завуч с Мариной покатились по полу…

Когда Аделаида Матвеевна, поправив юбку, вошла впереди Марины в класс, в нее уперся грязный палец Клевкина. Он стоял в позе Наполеона, не глядя на нее, в бумажной треуголке и с рукой, заложенной за борт форменного пиджачка.

— Политическая проститутка! — фальцетом выкрикнул он.

— Это что тут за… диспут? Что это такое? — срывающимся голосом просипела Аделаида Матвеевна.

Клевкин молчал, зачарованно глядя ей в рот. После раскрепощенного выражения политических пристрастий на всех как столбняк напал. В коридор Марину выпихнули несколько ошалевших от свободы девчонок во главе с Ларисой, а дверь держал, конечно, Толик. Но сейчас Марина, выглядывая из-за спины Аделаиды Матвеевны, мстительно смотрела только на Варьку. Все молчали, молчала и Марина, она вновь воцарилась здесь и спешить ей было некуда.

Если бы она не приземлилась в коридоре, она сразу же доложила все учительнице. Но испытанное унижение, заставляло ее выдерживать паузу. Прыгали по партам и раскидывали портфели практически все, даже Марина во время пребывания в классе жестоко отлупила Толика скатанным рулоном наглядных материалов по синусам и косинусам, из которых, собственно, Клевкин и свернул несколько треуголок. Кроме него в треуголках стояли еще четверо. На доске аккуратным девичьим подчерком было написано: "21 января — День памяти Ленина и День рождения Ткачевой. Пора проводить исторические параллели. Поделим историческое наследство!"

— Кто писал? Как вы до такого додумались? — прошипела Аделаида.

— У Вас, Аделаида Матвеевна, в день рождения "Ленин в Октябре" и "Сердце матери" по телику не показывают! А у меня — из года в год! Я не виновата, что такая революционная получилась, — отчаянно проговорила запыхавшаяся Варька.

— Ты что такое говоришь? Да я тебя… Я вас всех по стенке расставлю! Немедленно очистить доску!

— Сами нам внушаете, что мы — наследники завоеваний Октября, а в активную политическую борьбу не допускаете! Наше поколение должно жить в коммунизме! И будет, раз должно! — обратилась Варя к народу, сжав в правом кулаке чей-то вязаный берет. Класс одобрительно загудел. Аделаида Матвеевна поняла, что помимо своей воли, становится участницей стихийного митинга на весьма скользкую тему. И тут совершенно некстати Иванов нагло заметил: "Верно! И в обкоме партии люди сидят!" Что он конкретно имел в виду, завуч не поняла, но вдруг вспомнила, что у двух идиотов, один из которых сидел на подоконнике в треуголке, папы действительно сидят в обкоме. Это была трудная ситуация и трудный выбор. Надо было обязательно кого-то наказать, например, Иванова, у которого отца совсем не было. У Вариного папы партийная организация в управлении была второй по численности в районе и первой по соцсоревнованию. А у комсорга Марины папа был простым инженером, а мама учительницей литературы. Что она вообще за комсорг, если ее с собрания в коридор вышвыривают?

— Нельзя так горячиться, молодые люди! — примиряющим мудрым тоном сказала завуч. — Что подумают о нашей школе на улице, если вы, стоя на окнах, поете революционные песни? Окна закрыть и опечатать! Почему тематика диспута не согласована с комитетом комсомола? Что значит — возник стихийно? Почему в других классах никто не возникает? Не ожидала от тебя, Марина… Где у тебя план собрания, где список участвующих в прениях? Хотите петь песни — ради Бога! Согласуйте время и пожалуйте в актовый зал! Мы подшефных старых большевиков пригласим, с ними и споете.

— Да у нас с Зоей Алексеевной все хорошо проходит, Вы не волнуйтесь! А Марина совсем не виновата! С этими мальчиками всегда так, у них возбуждение из инертной массы в революционеры неожиданно происходит, как у колхозных коров при осеменении. Заранее не угадать, — грудью встала за враз сомлевшую Марью Варвара.

— Вот что, на сегодня достаточно. Марина, давай завершай собрание. Голосуйте — и по домам! Быстро, при мне.

Марина, глядя в пол, устало спросила: "Кто за то, чтобы…" Лес рук она считать не стала, подошла к своей парте, собрала портфель и первая вышла из класса.

Только на улице Варя попыталась осмыслить происшедшее. Она была на волосок, на одно неловкое движение от полного поражения. Как же она дошла до такого? Мама права, куда ей податься-то без комсомола? Только коров колхозных осеменять. Вот все-таки надо ей научиться у Иванова выдержке и еще вот этому… как его? Ну, вот когда он чуть прогнулся перед Мариной, был уже готов ей поддакнуть, подыграть. Наверно, она так все равно не сможет… Нет, никогда она так не сможет… И самым страшным для нее была эта Сашина податливость, готовность ее предать. Конечно, он сошлется на то, что у других папы — во-о-он кто! Им все можно! А ему надо с низов пробиваться. Но Клевкина тоже, можно сказать, в капусте нашли, а он какой-то другой. И рефреном всей пронесшейся над ее головой кутерьмы в ушах все звучали строки Уайльда про то, что каждый, кто на свете жил, любимых убивал…