Ирина Дедюхова - Армагеддон №3

— Ай-я-я-я-я-яй, халасо-о-о! — заунывно пел странный человек. Она опять пропустила момент, когда он появился в купе. Вот так однажды она проморгает и появление тех, кто придет за нею.

— Ты о чем, папаша тут воешь? — спросил Ямщиков, спускаясь с верхней полки.

— А чо визу, об том и пою! Вот визу, муз с зеной куда-то едут, к мамке едут, наверное, об том и пою! — неожиданно радостно ответил новый пассажир.

— Где ты мужа с женой увидал, пень старый? — проворчал Ямищиков, застегивая брюки.

— Я столька видал, паля, сто ты ебнесся, когда узнаес! Она — зенщина, ты — муссина, длузба у вас на крови замесена, так кто вы такие? Муз и зена, верно? — хитро погрозил старик пальцем Ямщикову.

— На крови говоришь? И чо ты еще видишь, огрызок? — угрожающе спросил его Ямщиков, поигрывая свинчаткой в огромном кулаке.

— У меня глаз остлый! Я белку в глаз стлелял, когда молодой был, как ты! Я и сейчас все визу! Вон у нас Колька был ветелинал, холосий был ветелинал, а потом, когда свободу дали, он лесил, сто он не ветелинал, а Всевидяссее Око Бога! Вот как! А сто ты за Око, если ты погоду не видис? Если ты не видис, что пулга будет, а? Ай-я-я-я-я-яй, халасо-о-о! — снова затянул он свою песню. В отличие от Ямщикова ей эта песня почему-то даже нравилась.

— Ты бы заткнулся, папаша, а? Не видишь, человек спит! — кивнул на нее Ямщиков.

— А говорис, не муз! Ай-я-я-я-я-яй, халасо-о-о-сый муз! — с понятием поддакнул старик.

Ямщиков презрительно сплюнул, взял пачку сигарет со столика и вышел из купе. Седого тоже почему-то не было на его полке. Напротив прикидывающейся спящей Марины сидел веселый, диковинного вида человек в поношенном треухе, валенках и пиджаке с орденом Трудового Красного Знамени. Лицо у него было коричневым, изборожденным морщинами и оспинами, но светилось полным довольством собою и жизнью.

— Молодуска! Вставай! Ай, какая ты класивая, молодуска! Как Любовь Оллова! — сказал он Марине.

— Да какая я красивая… — с непонятной тоской произнесла Марина. Не было в ней с утра никакого куража, чтобы воспринимать шуточки постороннего узкоглазого дедушки.

— Говолю класивая — знащит класивая! Я столько баб видал! Всяких! — мечтательно протянул дедок.

— Где это ты баб-то видал, кроме своих этих… Для вас, после ваших баб, все красивые будут, — раздраженно сказала Марина. Сказала и почувствовала, что именно так бы одернул разошедшегося старикана Флик. Марина бы так все-таки не сказала.

— Ай-я! Совсем дула баба! А сибко холосая, сибко! Да я пли сталой власти два лаза от Щукотского автономного округа в Велховный Совет избилался! Там знаес какие бабы были! Телехова Валя со мной фотку делала! Да-а… Алмянки какие были! Ай-я! Влащихи-зенщины!

— Да что ты понимаешь, — понуро произнесла Марина.

— Все понимаю! Все! К вам налосно сел. Меня не пускали, да. Меня ведь узе плосили плотив вас посаманить. Камлаю я холосо! Ай-я! Много денег давали, ясик водки давали! А я на вас лесил посмотлеть! Хы-хы! Думаес, плямого вагона нет до Сыктывкала? Ни хеласьки! Хы-хы! Я за вас лесил камлать, хотя от вас и спасибо не будет. Плохой с вас баксис! Если твой муз не побьет, так вот мне и спасибо будет, — захихикал старичок.

— Он мне не муж, — сказала Марина.

— Плавильно, он зе тебя есе не видит! Ты сама себя есе совсем не видис, девка! Ни чо, кто на свету не разбелется, тот в чуме впотьмах насалит! Хы-хы! — продолжал ехидничать северный дедок.

Марина вдруг вспомнила слова Седого о том, что от каждого попутчика они должны для себя что-то узнать. А мысли все сворачивались на очень важную лично для нее тему о внешности, можно сказать болезненную тематику, но, взяв себя в руки, она спросила:

— Ты чо там про какого-то Кольку-ветеринара нес, старый?

— А-а! Плоснулась, молодуска! А этот твой, не муз, дулак он, видно! Слусать не любит сталых людей. Ехайте дальсе, там к голе плиедете, чо-то будет там у вас, я камлать буду, но иногда ведь ни хеласьки дазе с камланием не выходит… Колька нас секту соблал, камлают оне тама, молятся по-своему. Видис, когда люди воклуг собилаются, камлание лутсе идет. Сила их дус помогает дальсе забилаться. Вот и Колька, видно, это знает. Большой якут Колька! Сильный якут! А сюкся завсегда сильнее! Но у нас все сильные сюкси давно спилися, а якуты у-у! Сколько не пьют, только сильнее становятся! У него пятно лодимое мезду бловей с лоздения. Там ведь, в самом деле, есе один глаз ласклыться мозет. Но только если в Кольку войдет сто-нибудь. А в него мозет. Мозет войти. В сталое время в него столько водки входило, сто даже насы знатные оленеводы полазались. Вы к Кольке едете! Тосьно! Много, много налода там плотив вас камлает! Ладно, щас злой щеловек плидет, облатно лозись, одеялом наклойся, молодуска!

Марина тоже уже почувствовала что-то нехорошее, надвигавшееся на нее из вагонного прохода снаружи хлипкой двери. Только она успела накрыться одеялом с головой, как дверь осторожно отъехала в сторону, и в проеме показался кто-то, на кого смотреть ей никак не надо бы. Особенно сейчас, когда из-за этого старого хрыча ей так захотелось быть молодой и красивой. Она с силой зажмурилась, ожидая удара.

— Ай-я-яй-я-я! — пропел чукча.

— Заткнисссь, старый! — прошипел кто-то над самым ухом Марины. — Уйди-и-и…

— Свидетель я, однако! Холосая баба лезыт, а к ней музик лезет! Цузой музик, однако! Ай-я-я! Нехолосо! С утра лезет! Плохой музик! Неплавильный! Ой-ой-ой! Дусат! Меня дусат! А-а-а!

— Заткнись, никто тебя не душит! Молчи-и-и только! — сдавленно гудел чужой мужик, продвигаясь к ее горлу.

— И-и-и-и-ой! — упрямо тянул чукча какой-то странный мотив. И Марина почувствовала, что в этом горловом пении старика сейчас все ее спасение.

Она резко откинула одеяло и рванусь головой вперед прямо в лапы этого мужика, метя ему в живот. Ее ухватили за волосы, но, с невыносимой болью выдирая целые пряди, она все же смогла хорошо приложить его в солнечное сплетение. Дверь купе отъехала за прогнувшейся спиной противника, и они вывалились в коридор, прямо под ноги колдовавшему над топкой титана Петровичу.

— Опять это первое купе! — произнес он обреченно. — Что же вы, товарищ, свое купе перепутали опять? Ночью два раза не туда ломились! Что же это, а? И вроде пассажирка-то так себе, никудышная! Вон, в четвертом купе, какие две девушки едут! Веселые, ласковые! Всех на водку приглашают возле туалета! К нефтяникам, видно, едут, в Тюмень! Так пользовались бы случаем! Только попутчики по своим делам отойдут, так вас, блин, ничо ведь не смущает! Человек старый напротив сидит, так вам и он не помеха! Прикройтесь, дамочка! Шаритесь по вагону голая, а потом удивляетесь, что мужики кидаются! Давайте-ка, господа хорошие, расползайтесь по полкам! А ты, дед, куды смотришь?