Екатерина Минибаева - Новая раса

– Кэтти! – тихо позвал он её, глядя, как искорки вспыхивают огнями. – Иди сюда…

Вылезая из озера полностью голышом, Катюша решила незаметно для Одина пробраться на борт ЛА, пока тот собирал раскиданные по траве вещи. Обходя полянку через заросли, она наткнулась на Восьмисотого. Испугавшись, она вскрикнула и тут же возмущённо заговорила:

– Ты что тут делаешь?! Чего тебе надо?! Один! Ты где?

Услышав неспокойный крик Кэт, он за доли секунды оказался рядом. Увидел Восьмисотого, расслабился и насмешливо спросил:

– Что приятель, тоже красотами природы любуешься после работы? Кэтти, ты бы оделась, – он бросил ей комок дымчато-белой ткани.

– Я пока не после работы, – пробубнил Восьмисотый.

– А-а… Значит ищешь интересные виды? Ну, тогда ясно.

Катюша засмеялась, натягивая и расправляя распушившуюся живую ткань купальника. Потом сказала:

– Вы сигнальте в следующий раз перед тем, как в кустах бродить собираетесь.

– Откуда я знал, что вы тут!

– Да ладно! – заговорил Один. – Наша ЛА пол поляны занимает, ты встал максимум метрах в двухстах отсюда. Когда снижался, и ты её видел, и твой радар.

– Один, полетели. Не будем нашему коллеге мешать искать… интересные виды, – сказала Катюша и снова засмеялась.

– Счастливого пути, – буркнул Восьмисотый.

Они пошли к капсуле. Один обернулся, глядя на Восьмисотого. Тот смотрел им вслед и думал: «Зачем? Зачем ему это?». Но счастливый вид Одина и запечатлевшийся образ Кэт в двух облачках белой дымки поднимали из глубин компьютерной души чувства, которые не хотелось обрабатывать и понимать. И, боясь, что этот поток унесёт его, он просто загнал их обратно, так и не поняв простой человеческой радости на лице Одина.

– Интересно, а Восьмисотый давно тут? – спросила Катюша, когда они взлетели.

– Даже если и давно, ему плевать на нас. Ну расходует тридцать первый свой ресурс нерационально, что такого. Тем более действительно, что такого?

– Кто его знает, он же тоже чем-то живёт.

– Своей правильностью.

– Что между вами происходит или произошло? Восьмисотый – это же из первых пробных моделей?

– Нет, это мы тут его Восьмисотым зовём. Меня же тоже иногда тридцать первым кличут, для краткости. Он семьдесят тысяч восьмисотый. Достаточно младше меня, если можно так выразится. От нулевой линии, наверное, не осталось уже никого…

– А вражда между вами откуда?

– Да это не вражда вовсе, так, недопонимание. Мне больше 160 лет. Модели с 1001 по 50000-ную создавали специально для приведения планеты в нормальный вид после войны. Официально то война закончилась, люди вроде всё осознали. Да и невозможно не осознать, когда численность вида сократилась раз в десять. Но всё равно находились отдельные индивидуумы, которые пытались кому-то что-то доказать. Они не воевали в открытую, так, пакостили ещё несколько десятилетий, сидя в норе. И люди продолжали гибнуть. Плюс многое сотворённое ими было разрушено, а у оставшихся в большинстве своём просто руки опускались что-либо восстанавливать. Человечество бы не вымерло, конечно. Но такими темпами бы одичало. Множество научных разработок пропало за время войны. Развивалась лишь микробиология с вирусологией. К концу войны даже к законам Лайноса интерес поутих. Забыли, из-за чего собственно воюют. А тут Макланус со своим изобретением. Люди, почувствовав защиту и поддержку, воспрянули духом. Всё больше становилось тех, кто верил, что их вид не обречён. Был создан ряд законов, восстанавливалась наука, разгребались завалы, обезвреживались террористы, и всё это с нашей помощью. И нашим ребятам, кто застал это время, около пятидесяти лет, досталось прилично. Универсал не такой уж и неуязвимый, как это кажется на первый взгляд. Иногда, спасая людей, они не успевали вовремя зарядиться. При своевременном обнаружении просто заряжали, при сбоях переустанавливали программу, а при несвоевременном… ты знаешь. Впрочем, каркас использовали заново, если оставался. Взрывы, пожары, опасные химические соединения – всё это убивает нас. Не так быстро как людей, но всё же убивает. Длительный контакт с водой, особенно с холодной, разряжает и убивает кристаллы мозга.

И самое главное – мы видели людскую боль, страдания. Когда смотришь на мать, которой из-под завала достаёшь мёртвого сына, на детей, которым ещё жить и жить, на всю разруху вокруг, на стариков, проживших вместе больше семидесяти лет и при этом похоронивших всех детей и внуков… После этого на жизнь невозможно уже смотреть только с позиции: рационально и нерационально. Невозможно просто действовать по инструкциям.

Восьмисотый был создан позже, он не видел событий Ликвидации, а я видел и лично переживал. И Рыжуля видела. Пытаясь помочь людям, начинаешь устанавливать себе всякие программы, позволяющие лучше чувствовать, понимать людей, сопереживать им. Многие потом переформатировались, это не полное обнуление, лишь удаление части программ и ощущений, а мне дорога эта память.

После того, как война действительно закончилась, оставались ещё эпидемии, вспыхнувшие в тёплых, густонаселённых районах, куда сбежали люди с заражённых и холодных территорий. Были собраны все медицинские знания от древнейших времён, способы диагностики, лечения и скомпонованы в одну программу. Запустили линию машин с программой «доктор». Восьмисотый – один из них. И вроде как он тоже видел страдания, но масштаб другой. К тому же доктора наши легко справлялись с эпидемиями. Это придавало им уверенности и убеждённости в правильности рационального подхода к жизни. А видя каждый день смерть, чётко осознавая, что сам далеко не бессмертен, не всегда способен помочь, начинаешь ценить маленькие радости, которые преподносит жизнь, даже если это бесполезная трата энергии. С Восьмисотым одно время работали вместе, он доказывал мне своё, а я ему своё. Так до сих пор и доказываем. Теперь доктора почти не нужны, военные и спасатели тем более. Вот мы все и перепрограммировались на услуги, строительство и исследования в различных областях. Многие переформатировали память, то есть события они помнят, ощущения нет. А многие помнят всё. И я в их числе.

– Вам никогда не было обидно за сослуживцев, погибших из-за людей?

– То есть обидно на людей? Нет. Возможно, не нуждайся человечество в нас, Маклануса бы заклевали за его изобретение. Универсал не может плохо относиться к людям, как бы ему от них не досталось. История есть история и никуда от неё не денешься. Мы помогли устранить ад на Земле, но не надо забывать, что если бы не ад, мы бы не развились до своего сегодняшнего состояния.

– У таких, как Восьмисотый, нет души?

– Есть, но ей нет необходимости проявлять себя. И потребности нет. Не проходи он форматирование, может, и видно было бы, кто он на самом деле.