Димитр Пеев - ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ (Сборник НФ 1964 г.)

— Понимаю. Забота творца об увековечении его творения.

Профессор вздрогнул, но остался по-прежнему стоять у окна, наблюдая за тучами, которые готовили самолеты метеорологической службы.

Помолчав, он снова сказал, как будто без всякой связи с прежним разговором:

— В эру Разделения существовал период, именуемый средневековьем…

— У моего отца была замечательная коллекция раковин с? — Центавра, — прервал его пилот.

Тучи образовали уже огромную шапку, подобную гигантской медузе. Самолеты исчезли. Антенна метеорологической станции вспыхнула. Пораженная в сердце, медуза выбросила мириады серебристых шупалец.

— Я не хотел оскорбить вас, — негромко сказал пилот. — Но мой комплекс бесполезности…

— Бесполезности?

— Я родился на борту космического корабля, вылетевшего для исследования системы далекой звезды, — снаряда Барнарда. Это был звездолет героической эпохи. Запуск с земной орбиты, обтекаемая форма, ядерная система двигателей и скорость, которая сегодня кажется нам просто смехотворной. Путь туда и обратно длился почти два десятилетия. Два десятилетия свободного падения с коротким привалом на негостеприимной планете, не имеющей ничего общего с Землей. Два десятилетия в состоянии невесомости…

Героическое это было время… Злейшим врагом космонавта были не метеориты, не космические лучи, а время. Люди ели, спали, проверяли работу аппаратов, а затем… Думаю, именно тогда родилось выражение «убивать время», несмотря на то, что ему приписывают незапамятную давность.

На нашем космическом корабле была микрофильмотека, два спортивных зала, в которых ежедневно перекрывались земные рекорды по прыжкам и метанию.

Меня, однако, гораздо больше привлекали беседы.

В книгах ветераны космических полетов зачастую представлены какими-то молчаливыми исполинами с каменным лицом и бесчувственной душой. Глупости!.. Я видел их, ожесточенно отстаивающих «свою звезду», «свою планету». После словесного поединка следовало сравнение магнитных пленок. Меня они выбирали судьей, и мы часами сидели перед экраном, упиваясь трехразмерными картинами, звуками, красками и запахами миров таинственной, странной красоты. Я слушал комментарии: «Целый лес пурпурных кристаллов — единственная форма жизни на планете двойной звезды Лебедя… Здесь мы потеряли троих товарищей: плотоядные растения нагнулись над ними и…», «А эта сфера больше Юпитера. Нам едва удалось оторваться от нее»…

Они говорили и о Земле с выражением тоски, которая мне всегда казалась почему-то «обязательной». Что могла дать Земля людям, жаждущим трепета неизвестности?

Члены нашей экспедиции были, конечно, специалистами в самых различных областях. Под их наблюдением я обучался космографии и астроботанике, теории субсветового движения и звездной биохимии. Все эти знания были необходимы мне для получения диплома галактического пилота. Я учился и ждал встречи с Землей — пунктом обязательной посадки на пути к звездам.

Целое облако метеоритов, неожиданно возникшее на нашем пути между Юпитером и Сатурном, заставило нас истратить ценные запасы горючего, в результате чего стало труднее преодолевать земное тяготение. Моя мать не перенесла внезапной потери скорости…

На Земле я несколько месяцев с трудом волочился по залам Института космонавтики, раздавленный тяжестью моего собственного тела, потом сдал экзамены и был назначен стажером на звездолет, вылетавший к а-Центавра. Отец был врачом экспедиции. Землю я покинул без всякого сожаления…

В течение десятилетия я летал в космосе, исследуя десятки звездных систем. Открыл пять планет и явление интерференции гравитационных полей, которое носит теперь мое имя. Компенсатор эффекта Доплера, над которым я проработал немало, был запатентован, им снабжена теперь бортовая аппаратура фотонных звездолетов.

Из всего этого в моей памяти остались одни лишь названия. А больше я ничего не помню. Ни характеристик этих пяти планет, ни расчета интерференции, ни принципа компенсатора… абсолютно ничего!.. Чуждыми стали мне и основные элементы космонавтики. Я мучился часами, чтобы продиктовать связную формулировку даже самых элементарных законов звездной механики, исписал напрасно сотни страниц.

Я догадываюсь, что случилось. Всему виной несчастный случай. Затронуты центры памяти… И начать все сызнова я уже не могу! Вы понимаете, профессор? У меня больше нет на это времени!.. Я знаю, что вы мне ответите: что я должен найти себе дело здесь, на Земле, что меня всюду примут с распростертыми объятиями… Что через шесть месяцев я буду в состоянии руководить оранжереей, где выращиваются растения с Венеры, а через год…

Нет, профессор, подобные перспективы меня не прельщают. Поставьте себя на мое место. Вообразите, что вы внезапно забыли все, что касается вашей специальности, не можете больше лечить людей… И это все-таки еще не совсем то же самое. У вас есть дом, семья, вы сын Земли, тогда как я…

Здание Центра галактических исследований (ЦГИ) ослепительно сверкало излучая поглощенные за день солнечные лучи. Гравиплан, как огромная черная бабочка, спустился на верхнюю террасу. Из кабины вышел профессор и торопливо направился к кабинету директора.

— Пожалуйте, вас ждут.

Пройдя вестибюль, профессор отметил приятный грудной голос секретарши-робота.

Профессора действительно ожидали.

Директор обернулся к своему посетителю и с неподдельной озабоченностью спросил:

— Ну что, как его здоровье?

Выслушав рассказ профессора, он помрачнел и внезапно разразился:

— Мы должны что-то сделать для него! Я полностью в вашем распоряжении, со всеми ресурсами нашего центра! И мы и весь Солнечный Союз слишком обязаны ему, чтобы…

Профессор покачал головой.

— Я не в силах вернуть ему память.

— Поищем все же выход!

Через час директор велел секретарше вызвать одного из сотрудников Центра.

Это был невидный собой и застенчивый юноша ученый, которого настолько подавил высокий престиж его собеседника, что свое ошеломляющее предложение он внес заикаясь. Теперь он слушал пилота, расхаживающего из угла в угол.

— Сверхсветовая скорость!.. Это означает… колоссальное увеличение радиуса исследований… Самые отдаленные системы нашей Галактики… Даже и метагалактика!..

Он внезапно остановился перед креслом, на котором сидел юноша.

— Если ваш опыт удастся, вы навсегда останетесь в истории космонавтики… Благодарю вас за то, что подумали обо мне. К несчастью, состояние моего здоровья…

— Однако профессор говорил… — начал, внезапно покраснев, юноша.

— Профессор не сказал вам всего! Я не могу принять ваше предложение. Ведь вам нужен сотрудник, а не бесполезный балласт, — прервал его пилот, но, прочтя на лице своего собеседника что-то невысказанное, добавил: — Или, может быть, все-таки…