Alex PRO - Сиреневая книга

Бонда хлопнул на щеке очередного комара, посмотрел на размазанную на пальцах кровь, и проговорил:

– Надо Спице сказать, чтобы нашла в городе репелленты. Спецмази мы от Ходырева никогда не дождемся. – Он помолчал, и, глядя на озеро, вдруг объявил: – А в Германии комаров нет!

– Как нет? – вскинулся тощий парень с позывным Зяма.

– Совсем нет! Вывели. Вроде как еще в прошлом веке.

– Вранье! Не бывает такого! Ты ж там не был, они тебя и не кусали. А написать можно всё, что угодно!

Все, кто это услышал, повернули головы: перебор, Зяма!

– Я там был, – спокойно ответил Бонда. – Причем первый раз еще в конце девяностых, марки застал. Кроликов видел. Диких, прямо в городах, на газонах. Оленей видел в специальных парках. Рыжих, вон как Гиря. Даже пельмени с олениной ел. Крысу видел в Кёльне, мельком. Комаров не видел.

– И не ел?

– И не ел! И они меня не ели. Хотя там масса водоёмов: Райн, прудики, лебеди, уточки. Но этих тварей не было. И мух, честно говоря, не помню. Зато помню мух в армии. Вот это были мухи!

– А, понятно: в армии ты мух ел? – не унимался Зяма.

Несколько человек засмеялось, но по-доброму, незлобиво. Остальные затихли и прислушались. Возможно, назревал обычный словесный пинг-понг, и в хорошем настроении Бонда близким мог простить и не такое, но кто его знает, чего у него сейчас в башке. Юмор – штука хорошая, но на передовой неловко брошенное слово могло привести к непоправимому. Молодой Зяма похоже в тонкостях окопного юмора не разбирался. Но сегодня ему повезло – Бонда был великодушен.

– Петросян ты хуев! – заметил он невозмутимо. – Решил дядю подъебнуть? Смотри, если у тебя язык острый, то у меня… яйца небритые! Не встревай пока, а то мысль теряю… Короче, кто всю жизнь ел мух, так это мой кот… Он это дело любил. Поймать, помучить и сожрать. С хрустом и чавканьем. А кота звали Хулио.

Все заржали. Чечен подошел поближе к столу, встал позади сидящего Зямы и незаметно положил ему руку на плечо. Тот недоуменно оглянулся. Чечен молча похлопал себя ладонью по губам, и тут же по виску и укоризненно покачал седой головой. Парень отвернулся и насупился.

А Бонда продолжал:

– А когда срочную служили, у нас там, помимо слепней, паутов и прочей нечисти, были мелкие гадкие мушки. Тащишь с товарищем градину. В укупорке ящик выглядит как зеленая шпала, восемьдесят килограмм. Один конец, с треугольником на торце, вот он – потяжелее. Цель – загрузить вплотную под крышу два вагона. Это дневная норма на бригаду в пять человек. Четверо попарно таскают ящики с перрона в вагон, один на тачке-медведке подвозит стопки по пять-шесть штук. Восемьдесят восьмой год. Отправляли в Афганистан. Подарки духам.… И сами еще духи. Кормили плохо, жара, от усталости мотает к концу дня. Так вот, тащишь эту хрень, а на голую спину, на руки садятся эти мелкие мушки. Укус такой силы, точно тебе иглу загнали, аж мышцу сводит, а смахнуть нельзя, руки заняты. Все делается в темпе, иначе не успеешь вовремя закончить. Тогда вся бригада останется без помывки, а то и без обеда или, соответственно, без ужина. А еще построения, хозработы, строевая, и прочие радости. На ходу орешь возвращающейся от вагона порожней паре, чтоб муху согнали, дёргая башкой в сторону, на которую та уселась. Идеально, если бегущий навстречу боец шлепнет ладонью со всей дури. Тогда мышцу перестает ломить. След остается кровавый, и, главное, не дырочка, как от слепней, а маленький надрез. Бежишь назад – сам со встречных мух сгоняешь. Через некоторое время, как это часто бывает при тяжелых физических нагрузках, большинство слов при погрузке заменило одно: «Муха!» И шлёп, шлёп, шлёп! Всё остальное было излишним, даже спасибо. И так всё понятно. А работали уже слаженно, появились какие-то навыки. Даже нередко попадающиеся неудобные вагоны с узкими дверями умудрялись загружать вовремя. Квадратное катать перестали.

– А круглое – таскать! Зато, Бонда, теперь нас самих градом херачат, как мух, шлёп – шлёп – шлёп! – не выдержал Зяма и сам тут же заржал.

– Ну не только нас, и мы мало-мало! – возразил Чапа. – Хотя, если по большому счету, то Нас. Друг друга ж херачим, высунув язык, а весь мир от такого кино тащится! Хоть бы у них там вулкан йобнул, что ли.

– На этот вулкан, – засмеялся Бонда, – уже лет двадцать дрочат, ничё там не будет, и не надейся.

– Ну почему? Надежда умирает последней. Скушав Веру и Любу…

– Иногда просто похоронив, – заметил Бонда и вдруг помрачнел. – А знаешь, у нас ведь случай был забавный. Да… Мне года полтора назад подкинули список наших местных вышивальщиков. Крестиком по снегу. Сюрреалистичных вайеров. Мы потом… позднее ездили по округе, выявляли, раскулачивали. Беседовали опять же. Не все долбобобы, но большинство. Поколение пепси. Только уже без интернета. И без коммунальных услуг. Кто поумнее оказался, тот конечно компанией оброс, пообжился. Но основная масса только подуморили и себя, и родню. И на всё, главное, уважительная причина есть, почему у них не получилось так, как они мечтали!

Один такой занятный перец попался. Я, говорит, вас узнал! Я, говорит, вас искал! Я всё типа про вас знаю. И выдает мне полное ФИО и протчая. Где родился, где учился. Но много, следует признать, сказать не успел. Торопился всё какую-то муть до меня донести. Так я до сих пор гадаю – псих что ли?

Бонда замолчал и задумался. Повисла странная пауза, и Чапа аккуратно поинтересовался:

– Помер что ли?

– Кто помер? – встрепенулся Бонда.

– Ну, кадр-то этот, всезнающий?

– Ага, – сказал Бонда, вставая, – вскоре. От многочисленных ранений в области тела. Пойду-ка я, покурю-ка я!

Хлопнула дверь. Потом далеко другая.

– Чего-то я ничего не понял, – сказал Зяма, – чего ему здесь не курится? И это… Бонда как-то непросто выражается. Гадай тут его ребусы: какая муть, кто помер, от чего помер?

– Да завалил он его, сто в гору! – ответил Чечен, подмигнув Чапе. – Узнал, что хотел, и зарезал. Ножом в глаз. Я за ним такое однажды… уже наблюдал. Кому понравится, когда про тебя все всё знают. А тебе, Зяма, он точно балалайку оторвет. А мы всем коллективом с удовольствием подтвердим кому угодно, что так и раньше было!

Ты заметил, что многие десятилетия, а скорее всего и столетия, у нас здесь всё идет по кругу – сегодня хорошо, завтра плохо, послезавтра вроде подотпустило и т. д.?

Похоже, что подолгу Россия хорошо никогда и не жила. Это как улей с пчёлами. Они работают, стараются, строят личные и коллективные планы, потом приходит пчеловод, выгребает мёд, и… вкалывай снова. Чтоб не все сдохли без мёда, зимой подкармливают сиропом. И это еще по-божески, ведь может прийти и медведь. А тот не столь деликатен… Проклятие какое-то. Миссия. Бесконечная миссия. Ты карабкался, полз, цепляясь зубами и ногтями, терпел, переносил… Добрался, только выдохнул, а очередной колокол уже будит очередных декабристов.