Борис Чигидин - Запас непрочности

Собирается с мыслями.

- Все сказал? Теперь пиши заявление и вали к Андрею сдавать дела. И чтобы глаза мои тебя больше. Не буди во мне зверя. Наплачешься.

Удачно все же, что кредит номинирован в евро, заметно падающем даже к рублю. Менее удачно, что по сегодняшнему рынку потерять в зарплате на новом месте всего вдвое уже сойдет за большое везение…

Так, проехали. Что должно сделал, чему суждено свершится.

Застаю непосредственное начальство в тоскливом недоумении. С этой колокольни масштаб дыры к затыканию куда понятнее.

- Валер, ты мне не поможешь понять, у кого из нас едет крыша?

- Ты полностью в курсе предыстории, с самого начала? Ну вот. Если что-то надо объяснять, то ничего не надо объяснять. Тебе бы сложнее было, своих двое по лавкам, а я в этом плане посвободнее все-таки: если собрался взять самоотвод с совета нечестивых, на тылы могу не оглядываться… Ладно. На той неделе заседаний четырнадцать штук, все предварительные, с них бы и начать.

Андрей - человек на своем месте, повторять что-то дважды ему не приходится. Перекачка информации переваливает за половину, когда снохачевская секретарша приносит в клюве оливковую ветку. Взяв на себя зарплату Веры до первоначальной даты ее увольнения, и выходное пособие, натурально, тоже, допускаюсь тянуть лямку далее, а прошлое считать преданным забвению.

Передай, Катенька, Ляксей Сергеичу, что помирать - не в помирушки играть…

В четверть шестого взаимные счеты сведены и закрыты. Теперь подать сюда момент истины.

Вечерний час пик начнется самую капельку позже. В вагонах найдется где упасть яблоку, а на пересадке на кольцевую, если хорошо прицелиться, пожалуй, даже и тыкве.

Вот при входе на Курвокзал - мама не горюй. Выход к поездам строго по отечественному паспорту, паспортным контролем заняты аж четверо, величина, если разделить ее на поток страждущих, беспредельно малая.

В тесном кругу сограждан доводится нешуточно взопреть. Заодно и потерять почти все время, оставшееся до поезда.

На платформе оказываюсь за шесть минут. Как раз успеть дошагать до хвоста.

Мимо продрогшего оцепления, герметически укупорившего левую, примыкающую к крайнему пути, половину платформы.

Мимо теплушек, поди разбери, соответствуют ли названию, с однообразными скачущими надписями мелом "Х-лы 70 шт Каз. Лопань".

Мимо истинно арийского, даром что восточноевропейского, овчара у длинной тощей ноги капитана с соломенным "ежиком", оловянными глазами за моднючими каплевидными очками и кобурой на середине живота, с азартом орущего в теплушку: "Вот же ж ты сука тупая! Залупу тебе на воротник, чтоб шея не потела, а не парашу! Утром дома будешь, а до того перетопчешься, флюродросина, не в восточном экспрессе!…"

Мимо всего, до чего мне сейчас нет дела.

Не выпадало, не накатывало, не сгущалось еще минуты важнее. Надо было до нее дожить, чтобы понять это окончательно.

Поезд, шипя тормозами, замирает. Проводница в шубке поверх мундира отмыкает дверь.

Необъятная тетка с бегемотообразным, себе под стать, клеенчатым баулом. Двое ребят студенческого возраста, нашли время кататься в разгар сессии. Неприметный мужичок средних лет в плаще развитой социалистической болоньи.

Ты - за ними. В тамбуре. На ступеньках. На скользком перроне. В шаге от меня.

Такие вопросы задают не вслух. Плавно, по сантиметру, оставляя время любому ответу, протягиваю руку к твоей сумке.

Сумка на моем плече. И твои руки на шее. И легкий флер ментоловой сигареты.

Вот курить ты теперь точно бросишь. Потому что мята в домашних условиях не растет, а махорка и подавно…

- Больше друг от друга не прячемся?

- Только в разных углах черной-черной комнаты. Чтобы сэкономить побольше электричества. Ну привет…Я это, я. Никто не отнимет. Ой… Нет, здесь нас сметут сейчас. Поехали?

- Ага. Да, а кыська-то где?

- Кошатина у родителей осталась. Ей не сегодня-завтра, как ты выражаешься, наследников производить…

- Ффу… Не прошло и двух часов.

- И трех лет в придачу…

- Вот долгопамятная, а. Заходи, героическая женщина, хозяйкой будешь. Раз не устрашилась с безработным связаться…

Завтра, мобилизовав тару для четырех рук и, похоже, минимум одной шеи, поедем на противоположную окраину - освобождать площадь и перевозить пожитки. Воскресенье - надеюсь, что только оно - употребится на доведение до державного сведения, что отныне жить Норе здесь и снабжаться продуктами также. На следующей неделе тоже будет чему состояться.

Но сегодня это все обождет.

Каноны требуют шампанского и свечей, поэтому их и не будет. Заповедная бутылка "Массандры" и не слишком, к счастью, переслащенное фруктовое ассорти из банки консервированного компота.

Разлив, собираюсь с мыслями.

- Возьму слово, пока ты думаешь? Я не знаю, заслужили мы будущее или нет. И все равно предлагаю поднять кубки за то, чтобы оно… случилось и получилось.

- Хм. Касса-то в будущее, думаю, работает круглосуточно, и цена во всех случаях одинаковая: оплата собой до последней клетки и минуты, торга не предумотрено. Оказаться при этом оно может каким угодно; только мало кому в голову приходит, что продолженным настоящим - ни при каких обстоятельствах. Вот на какие билеты нашего всего хватит, вопрос отдельный. Зависящий в основном от нас. И это уже кое-что. Подойди-ка…

Голова к голове стоим перед сумеречной панорамой Проспекта, пустынного, как плац в неурочное время. Подышав на стекло, вывожу на нем пальцем: Eye may q happy.

- Ну, сударь, этот ребус даже не на один зуб…

- А это не ребус. Это обязательство.

- Спасибо тебе.

- Рад стараться. То есть готов целовать носок. Если ты его не носила. Чучело! Положи скалку, где висела!…

…А будут ли послезавтра опухоль резать, нет ли - этого ей знать не дано.