Бернар Вербер - Революция муравьев

В его руках она иной раз ощущала себя волынкой, которую с неизменным упорством пытался настроить волынщик. Зато теперь она умела приводить в гармонию сердцебиение и дыхание.

Не меньше внимания Янкелевич уделял и работе над мимикой. Он научил ее менять форму лица и рта, доводя таким образом весь инструмент ее тела до полного совершенства.

Ученица и учитель удивительным образом дополняли друг друга. Даже будучи глухим, даже наблюдая только за мимикой ее рта и прикладывая руку к ее животу, убеленный сединой учитель мог оценить качество звуков, которые извлекала из себя девушка. Вибрации ее голоса он чувствовал нутром.

– Я тугоухий? Ну и что с того! Бетховен тоже был глухой, но это не мешало ему сочинять волшебную музыку, – говаривал он.

Он поведал Жюли тайну певческого искусства – сказал, что оно обладает силой, выходящей за пределы простого создания дивных слуховых образов. Он научил ее владеть своими чувствами, доводя их до самого предела, – научил забывать страхи только с помощью собственного голоса. Он приучил ее слушать пение птиц, потому что они тоже должны были участвовать в процессе ее обучения.

Когда Жюли начинала петь, из ее утробы вырывался фонтан энергии, подобный буйно расцветающему дереву, отчего порой она приходила в состояние исступленного восторга.

Учитель не мог смириться с глухотой. Он неизменно следил за последними достижениями в медицине, позволявшими ее излечивать. И вот однажды один молодой, но искусный хирург сумел вживить ему под черепную коробку электронный слуховой аппарат, благодаря которому он напрочь забыл о своем недуге.

С той поры старый учитель пения слышал окружающие звуки такими, какими они были на самом деле. Настоящие звуки. Настоящую музыку. Янкелевич слышал человеческие голоса и музыкальные хит-парады по радио. Слышал автомобильные гудки и собачий лай, шелест дождя и журчание ручьев, стук шагов и скрип дверей. Слышал чихания и смех, вздохи и рыдания. Слышал голоса телевизоров, не умолкавших в городе ни днем, ни ночью.

Однако в день исцеления, самый, казалось бы, счастливый день в своей жизни, он пережил горькое разочарование. Старый учитель вдруг понял, что настоящие звуки совсем не похожи на то, как он их себе представлял. Все сливалось в беспорядочный шум – сплошную какофонию; все ревело и кричало так, что было невыносимо слушать. Мир вокруг был полон не музыки, а нестройных звуков. Такого разочарования старик пережить не мог. И придумал, как свести счеты с жизнью сообразно со своими идеалами. Он взобрался на колокольню собора Парижской Богоматери. Сунул голову под колокол. И ровно в полдень, после того как тот пробил двенадцать раз, испустил дух, сраженный наповал величественным и на редкость гармоничным колокольным звоном.

Эта смерть лишила Жюли не только друга, но и доброго советчика, помогавшего ей развивать главный свой дар.

Конечно, она нашла себе другого учителя пения, одного из тех, кто довольствовался тем, что заставлял своих учеников петь гаммы. А Жюли он принуждал так напрягать голос в разных регистрах, что у нее болела гортань. И ей было очень плохо.

Некоторое время спустя отоларинголог обнаружил у Жюли узелки на голосовых связках. И предписал прекратить уроки. Ей сделали операцию, и в течение нескольких недель, пока заживали связки, она хранила полное молчание. А потом, дабы просто восстановить дар речи, прошла трудный курс реабилитации.

После этого она пребывала в постоянных поисках настоящего учителя пения – наставника, каким был Янкелевич. Однако найти такого ей не удалось, и она мало-помалу замкнулась в себе.

Янкелевич говорил – когда у человека есть дар, но нет желания им пользоваться, он превращается в кролика, который отказывается грызть твердую пищу: резцы у него постепенно вытягиваются, загибаются, растут все выше, протыкают нёбо и в конце концов пронзают мозг – снизу вверх. Для наглядного подтверждения подобной опасности учитель хранил у себя дома кроличий череп, из которого вверху торчали резцы, похожие на рожки. При случае он любил показывать нерадивым ученикам этот мрачный экспонат, дабы заставить их стараться. Не ограничившись этим, он начертал красными чернилами на черепе кролика спереди надпись:

Нежелание развивать свой природный дар – величайший из грехов .

Не имея возможности развивать собственный дар, Жюли сначала вела себя крайне агрессивно, а потом стала отказываться от пищи. Вслед за тем на нее напал волчий голод – и она килограммами поглощала пирожные, уставившись в пустоту и притом всегда держа под рукой слабительные и рвотные средства.

Она перестала делать домашние задания, а на уроках клевала носом.

Словом, Жюли совсем расклеилась. Она уже с трудом дышала, а потом, в довершение всего, у нее начались приступы удушья. Благо, которое принесло ей пение, теперь обернулось для нее во зло.

Мать Жюли села за обеденный стол первая.

– Где вы сегодня были? – полюбопытствовала она.

– Гуляли по лесу, – отвечал отец.

– Значит, она там и заработала себе все эти ссадины?

– Жюли свалилась в овраг, – объяснил отец. – Ничего страшного, вот только пятку поранила. А еще она нашла в том овраге странную книжку…

Но мать уже смотрела только в свою тарелку с дымящимся кушаньем.

– Потом расскажешь. А пока давайте поедим – жаркое из перепелов ждать не будет. Остынет – потеряет весь вкус.

Мать Жюли с восторгом принялась за жаркое, приправленное коринкой.

Ловкий укол вилкой – и тушка перепелки сдулась, точно накачанный паром мяч для игры в регби. Мать подхватила жареную птичку, высосала из нее сок через отверстия в клювике, затем кончиками пальцев оторвала у нее крылышки, тут же обхватила их губами, протолкнула в рот и принялась громко хрустеть, перемалывая твердые косточки коренными зубами.

– А ты чего не ешь? Не нравится? – спросила она Жюли.

Девушка не сводила глаз со своей тарелки, на которой тоже лежала жареная птичка, перевязанная тонкой веревочкой. Голова у птички была обложена виноградинами в форме цилиндра. Глядя на ее пустые глазницы и приоткрытый клюв, можно было подумать, что птичку неожиданно отвлекло от каких-то важных дел нечто ужасное – нечто, по сути своей сравнимое с внезапным извержением Везувия.

– Не люблю мясо… – отрывисто проговорила Жюли.

– Это не мясо, а птица, – отрезала мать.

И уже примирительным тоном продолжала:

– Ты же не собираешься снова объявлять голодовку. Тебе нужно быть здоровой, чтобы успешно сдать выпускные и поступить на юридический факультет. Вот отец твой закончил его и уже руководит юридической службой в лесном ведомстве, благодаря чему тебя и держат третий год в выпускном классе лицея, хоть он тебе уже поперек горла. Теперь твой черед изучать право.