Максим Курочкин - Аниськин и сельские гангстеры

«Ну погоди, любитель качества, – пригрозил он про себя, – недолго тебе осталось „Парламентом“ баловаться!»

Уже почти совсем стемнело, когда со стороны совхоза послышались быстрые, осторожные шаги. Смирнов тоже услышал их и ловко нырнул в кусты. Шаги приблизились.

– Костя! Константин Дмитриевич! – донеслось до Комарова.

«Калерия, будь она неладна, – догадался Костя, – борща принесла. Или картохи в мундирах. А может, и на пироги расстаралась».

Ну что тут было делать? Сейчас из кустов выйдет Смирнов, эта Буренка объяснит ему, зачем притащилась на ночь глядя в заросли орешника, и все пропало. Даже если Смирнов и не выйдет, то она не успокоится, пока не найдет Комарова и не накормит борщом. Костя горестно вздохнул, гадая, какая из последних версий победит. Победила первая. Из кустов вышел Смирнов.

– Кого, голуба, ищешь? – ласково спросил он.

– К-к-комарова, – промямлила Калерия.

– И зачем же такой крале этот сморчок недозрелый понадобился? – еще ласковее спросил Смирнов.

– Это не он мне, это я ему понадобилась, – совсем тихо ответила Калерия, – он записку мне прислал, чтобы как стемнеет, приходила в орешник.

– Что же ты, лапушка, не научилась почерк кавалера своего узнавать? – участливо поинтересовался Смирнов, – я-то как раз боялся, что признаешь почерк, не придешь. А ты не признала. Вот досада-то!

– Да, досадно, – Калерия говорила так тихо, что Костя с трудом угадывал смысл ее слов. – Я тогда пойду, раз вы ошиблись?

– Это ты ошиблась, – в голосе начальника горохового цеха зазвучал метал, – а я ошибусь, если отпущу тебя из кустов этих живой и невредимой.

– Отпустите, Иван Васильевич, – всхлипнула Калерия, – я никому ничего не скажу!

– Значит, есть, что сказать, – вздохнул Смирнов, – зря ты себя выдала, голуба. А что ты, кстати, не скажешь?

– Что вы Ленку и Серегу убили, – поняв, что допустила непоправимую ошибку, прошептала Калерия.

– Все верно. И зачем только бабы такие болтливые?

Дура-Ленка сама погибла и подругу под нож подвела. Ты тоже не смогла язык за зубами держать.

– Я никому не сказала, – уцепилась за последнюю надежду Калерия, – и не скажу, хотя ненавижу вас всей душой.

– Любовь я тебе и не предлагаю. А вот что не сказала – невелика заслуга. Не сказала ты из-за трусости, зато вела себя – хуже некуда. И хитрые вы, вроде, бабы, да не умеете хитрость свою себе на благо использовать! Комаров сразу заметил, что с тобой не все в порядке. Занервничала, забилась. А он тоже не дурак – не сегодня-завтра понял бы, что это подозрительно. Вызвал бы тебя на допрос, а там ты и раскололась бы, как яичко пасхальное.

Калерия молчала. Поняла ли она, что сопротивляться бесполезно, или придумывала новый ход спасения?

– Ну, что молчишь? – почти сочувствующе спросил Смирнов, – говори, что знаешь.

– Что знаю? – после небольшой паузы голос Калерии обрел прежнюю твердость и уверенность. – А все знаю. Знаю, что Серега догадался о твоих махинациях и шантажировал тебя. Знаю, что ты сначала платил, а потом зажадничал и решил избавиться от Сереги. Знаю, что Ленка потребовала от тебя признания, а ты вместо признания задушил ее. Знаю, что я – полная дурочка, что испугалась тебя, таракашку запечного. Да разве тебе со мной сладить? Я и десяток таких, как ты, одной левой заломаю.

Комаров понял, что сейчас начнется. Начнется то, ради чего и пришли они с Смирновым в эти кусты. Костя привычным жестом протянул руку к кобуре.

– Дурак! Какой же я дурак! – не удержался он от шепота.

О ужас! Костя совсем забыл, что второпях положил «Макарова» в пакет с бутербродами. И сейчас верный «Макаров» беспризорно валялся под разрушенным крыльцом Савской, если только Савская уже не играет в Джека-Потрошителя и не носится по Но-Пасарану с оружием Костика.

Как ни тих был его возглас, по ту сторону кустов его услышали.

– Ой, мышка, – вскрикнула Калерия.

– Мышка, мышка, – подтвердил Смирнов.

Воспользовавшись замешательством Калерии, он взмахнул рукой. Под холодным, равнодушным светом луны безучастно сверкнуло широкое лезвие. Сверкнуло, и вошло в высокую грудь девушки.

– Но пасаран! – взвыл Костя неизвестно откуда вцепившееся в язык слово.

Подобно молодому дикому лосю кинулся он напролом через заросли орешника. Уже в полете увидел он, как рухнула на землю сраженная Калерия, как резко обернулся и сверкнул глазами Смирнов. Второй раз поднять свое оружие он не успел. Костя рухнул на него всей тяжестью своего молодого тела и придавил к земле. Нож отлетел далеко в кусты.

– Ну, что, попался, душегуб? – прохрипел Костя, изо всех сил прижимая убийцу к земле.

Начальник горохового цеха оказался на редкость сильным человеком. Ему удалось вывернуть из-за спины заломленную Костей руку и вцепиться врагу в ухо. Боль была столь яркой, что на мгновение Костя потерял ориентацию в пространстве. Этого мгновения хватило Смирнову для того, чтобы выскользнуть из под придавившего его тела участкового и рвануться в сторону отлетевшего ножа. В темноте не было видно, куда упал нож, Смирнов судорожно шарил руками по земле, в надежде, что наткнется на оружие избавления от назойливого участкового.

Костя сориентировался быстро. Он ударил ногой под колена стоящего на четвереньках Смирнова, и, не давая ему опомниться, нанес сокрушительный удар сплетенными в замке руками по спине.

– Это тебе за Куроедова, – замахивался он, – а это – за Федора. Это – за Ленку, а это – за Калерию.

Глаза его затянула красноватая пелена ненависти. Он бил не просто убийцу. Он бил хитрого и коварного врага, изворотливого, как гадюка, безжалостного, как тигр и лукавого, как гиена. Он бил его за свое разочарование и за смерть прекрасной и наивной девушки, которая так и не познала радость любви и материнства – влюбленной и робкой, безрассудной и самоотверженной Калерии. Он был ослеплен ненавистью. Поэтому и не заметил того, что Смирнов все-таки ухитрился достать нож.

Первый удар пришелся Косте в предплечие правой руки. Комаров понял свою ошибку, но было уже поздно. Второй удар рассек ладонь, которой Костя пытался прикрыться от ножа убийцы. Ударом ноги ему удалось отбросить нападающего, но боль в руке притупила реакцию, поэтому нога лишь вскользь задела Смирнова, не нанеся ему особого вреда. Скорее всего, ножом была задета артерия, Костя чувствовал, как вместе с кровью тело его покидают силы, а может быть, и сама жизнь. Но не душа! Душа Комарова продолжала цепляться за свою земную оболочку, и эта земная оболочка продолжала слушаться душу.

По крайней мере, Косте удалось схватить убийцу за руку, в которой тот сжимал орудие убийства. Почти равнодушно он смотрел, как лезвие медленно, но неуклонно приближается к его лицу, как все вокруг становится расплывчатым и мутноватым.