Павел Амнуэль - Суд

В заупокойном храме Хафры стоял саркофаг с мумией фараона. Круглые сутки не смолкали здесь стоны и вопли, приносились жертвы Озирису и Анубису, В царском дворце верховный сановник вместе с царицей Юрой и сыном-наследником Менкау-Ра обсуждали план погребальных шествий и коронации нового владыки.

В узкой и высокой келье храма Птаха смуглый юноша, преклонив колени перед жрецом Пахором, молил бога простить ему тяжкий грех. Это был Сетеб. Долгий переход совершенно истощил его, и только глаза голодно сверкали из-под слипшихся на лбу волос.

Пахор слушал сбивчивый рассказ юноши с удивлением и затаенной радостью. Он знал, какие выгоды сулит ему поимка святотатца. Упустить случай подняться на следующую ступень посвящения было бы глупо.

— Преступление твое, — пропел Пахор с фальшивой тоской в голосе, — это преступление чревозвездной Нут. Нелегко будет очистить твоего божественного Ка от скверны.

— Я искуплю, искуплю! — твердил Сетеб, ползая у ног жреца.

Пахор поставил перед юношей кувшин с молоком, прикрытый лепешками. Сетеб набросился на еду. Он уже был уверен в том, что жрец вызволит его душу из пасти Амамат. Великий Дом — воплощение добра и справедливости. Верить в легенду о Сфинксе может только безумец или враг народа Кемта.

Когда Сетеб уснул, Пахор задул светильник и вышел из кельи.

Смеркалось, нужно было торопиться, скоро верховный жрец Иссахар отбудет в царский дворец, чтобы попасть к церемонии отхода наследника ко сну. Плотно запахнув плащ, жрец направился к ступеням главного входа. Четверо рабов пронесли перед храмом черные носилки, и Пахор вздрогнул: дурной знак — встретить носилки бальзамировщика. И чтобы отвести предзнаменование, незаметно плюнул на ладонь.

Медленно покачиваясь на плечах рослых рабов, носилки свернули в переулок, где, окруженный высоким забором, стоял дом знаменитого бальзамировщика Сархаддоиа. Заскрипели массивные петли ворот, и траурная процессия скрылась в затененной навесами глубине двора. Опустив носилки, рабы присели на корточки, но перед ними вырос могучий Сархаддон и велел убираться. Привычным движением бальзамировщик сдернул с носилок покрывало и усмехнулся. Минхотеп лежал неподвижно, глаза его были закрыты. Сархаддон хлопнул в ладоши. Из дома выбежали слуги, скульптора внесли в низкое каменное помещение, где в центре прямоугольной комнаты стоял большой, обитый медью стол. Рослый нубиец выкладывал на нем толстый слой веток, пересыпая их рубленой соломой. Минхотепа уложили на стол. Все вышли, остались только Сархаддон и Хатор. Минхотеп открыл глаза.

— Ну вот, — сказал он, слезая со стола, — разве можно верить сказкам о том, что стол бальзамировщика — это дверь в царство Озириса?

— Я заткнул бы рты моих мастеров тряпками, но это не поможет, — мрачно сказал Сархаддон. — Предательство, доносы, подкуп — вот зараза, которая страшнее чумы. Так говорил мой отец, и он был прав.

— Да, Нормат знал, что такое предательство, — согласился Минхотеп, — но он знал также, что такое дружба. Иначе разве я нашел бы приют в этой стохрамной тюрьме?

— Твой ученик едва не поплатился жизнью, когда забрался ко мне в дом. Только узнав амулет со сфинксом, я понял, что должен помочь. Слава Озирису, теперь мы оба в безопасности.

Вечерний прием закончился. Слуги гасили светильники в малом тронном зале. Другие собирали в корзины благовонные травы, разбросанные по мраморным ступеням между колоннами. Утром траву отнесут в храмы, где жаждущие исцеления станут прикладывать к ранам сухие пучки.

В зале остались двое: царевич Менкау-Ра и верховный жрец Иссахар.

— …Он опасен, хотя опасность можно предотвратить, — хрипел жрец. — Мне достоверно известно, что преступник скрывается близ Меннефера. Мы ищем пути для того, чтобы оградить церемонию от возможных случайностей. Внутренняя охрана с этой задачей не справится. Безопасность владыки должна находиться в надежных руках, А эти руки можно найти среди ревностных слуг Озириса и Птаха. Стража должна перейти в подчинение жрецов. Верховный сановник не способен вернуть Кемту былое спокойствие.

— Вот как! — воскликнул царевич. — Не способен? Так знай же, что преступник, о котором идет речь, пойман. Он находится сейчас в доме бальзамировщика Сархаддона. Стоит мне приказать, и от него останется безмолвная мумия. И не о чем будет беспокоиться.

Хитрость Менкау-Ра унаследовал от нубийца, подумал жрец. Придав лицу горестное выражение, Иссахар сказал:

— Что я слышал? Неужели в Кемте забыты законы великой Девятки. Убить того, кто находится под защитой самого Озириса?

Царевич нервно закусил губу. О какой защите идет речь, если на чашу весов положено бессмертие отца? Неужели этот жрец, которого боялся и ненавидел отец, будет распоряжаться и им, будущим фараоном Менкау-Ра? Наследник вспомнил детство, вспомнил день, когда увидел отца, божественного сына Ра, могущественного Хафру ползающим на коленях перед Иссахаром.

— Законы великой Девятки? Я должен знать о них! — заявил царевич.

— Знать законы — желание, достойное будущего владыки Кемта, — сказал Иссахар с подобострастием. — Законы гласят: кто в день Суда над мертвым хочет потребовать отмщения, носит в себе частицу божественного гнева Гора. Он неприкосновенен. Нужно убедить святотатца отказаться от Суда. Он будет упрям. Придется пустить в ход золото, сыграть на тщеславии. Можно и оставить его в покое — пусть говорит. Имя Хафры столь чисто, что народ может сам расправиться с этим Минхотепом. Но стоит ли так рисковать? Нужно быть полностью уверенным в том, что погребение владыки пройдет как задумано и ничто не помешает Великому Дому стать бессмертным. Нельзя допустить, чтобы люди начали сомневаться в том, кому верили безгранично. У нас нет времени, до погребения всего две ночи. Этот шаг — визит царицы к бальзамировщику.

— Это необходимо? — царевич не мог уловить связи между предстоящим подкупом мятежного скульптора и визитом матери к Сархаддону.

— Так угодно богам, — пояснил Иссахар, давая понять наследнику, что есть вещи, которые навсегда останутся для него тайной. Попрощались они холодно.

Меннефер засыпал. Улицы гудели: узкие, стиснутые лавками и мастерскими, они пели надрывно, им отвечали ровной басовитой нотой кварталы богачей и храмы.

Минхотеп долго прислушивался к этой забытой в песках Каграта музыке города фараонов. Воспоминания больше не мучили его, скульптор думал о будущем, и этим будущим был Суд Озириса. Все остальное не имело смысла.

Лязг засовов прервал размышления скульптора. Каморка наполнилась дрожащим светом факелов. Могучая фигура Сархаддона выплыла из темной рамы двери. За дверью угадывались силуэты вооруженных людей. Сархаддон направился к Минхотепу, но на его пути вырос Хатор: