Максим Форост - Вперед, государь! Сборник повестей и рассказов

В кружеве судеб осталась ветка ягодная, алая, рябиново-цветная. «Рябиновый цвет – любовь Зверяницы», – так она говорила… Кажется, я роняю слезу за слезой. Отвернулся бы ты, странник, и шёл бы своей дорогой!…»

– Глупенькая, – говорил Лжедиве-Зверянице Вихрь-Ворон. – Кто победит меня? Да тот же, кто и всё побеждает, – Ворон лежал, раскинувшись, а сероватый свет мерцал над ним. – На каждую силу – своя смерть, на каждую смерть – своя сила. Всему свой черёд, Преюшка, но до срока и зрелый плод не падает. Хочешь иносказание, Солнышко? Разгадай загадку. Любишь? Любишь загадки, Дива? – (Зверяница-Лжесолнышко быстро кивнула). – Где-то стоит вековой дуб, а на дубу – ларец с птицей…

Чудо-Конь разметал красную гриву, поэтому у края неба заиграло сочное зарево. – «Ну, это я понимаю, – рассуждал сам с собой Месяц. – Яйцо – это сводчатый купол неба и целый мир под небом. Если смерть Ворона – в яйце, значит она – где-то в мире. А смерть на конце иглы… Что же это? Игла пронзит Ворона, игла пронзит Зимнюю Ночь… Не понимаю!»

Искры сыплются из очей Чудо-Коня, пышущее пламя рвётся из ноздрей. Где пролетает он, там по земле бушуют грозы. – «Я догадался! – воспрянул Месяц. – Это же гроза, весенняя гроза побеждает зиму! Что такое игла – это молния? Есть молния-плеть, молния-стрела, молния-копьё. Я сам был крошкой-молнией. Разве я – гибель Ворона? О, если бы было так просто! Есть молния-молот, молния-палица… молния-меч?!»

До дрожи в коленках вспомнился ему рассвирепевший тесть Всевед с его грозным мечом Молнией. Вот она, разгадка иносказания. Грозовой меч царя Стихий, молния Повелителя туч, что одним блеском прогоняет холод и мрак и устанавливает власть летнего зноя.

– Стой! – Громовник рванул железный повод, Чудо-Конь всхрапнул громовым раскатом и замер между землей и небом.

Крохотные люди снизу таращились на богатыря, зависшего наверху, в небе, как грозовая туча. На огромной ладони богатыря полыхало золотое яблоко. Богатырь легонько подбросил его, яблоко с воем унеслось ещё выше, к небосводу, чуть не разбилось о купол и, отскочив, вернулось в ту же подставленную ладонь.

– Явись, мир-вселенная! – прогремел богатырь. – Всё скрытое и тайное, откройся мне на мгновение! Явись мир не таким, каким тебя знают земные люди, а неведомым, каким тебя и Стихии не видели. Возьму лишь то, что мне велено, а на большее не посягну, не посмею.

Вся Синяя Вселенная – с лазоревым небом, голубыми реками, морскими глубинами – в глазах богатыря переменилась за одно биение сердца. Везде, насколько хватало очей, произрастало вековечное Дерево. Его корни уходили в неведомые бездны, а ветви простирались в незнаемые дали. Взору Финиста открылось, что это не тучи клубятся в высоте под небом, и не буруны пенятся внизу в море – это трепещет листва вечного Дерева. Дожди, что орошают поля, и реки, что питают луга, – всё это брызжущий сок плодовой лозы, прильнувшей к Дереву. Финист вырастал, а Вселенная всё больше открывалась ему тайными сторонами.

Открылось, что большую часть кроны – тысячи и тысячи ветвей Дерева – охватывал Ларец и что ветви росли через его кованые стены насквозь. Ларец был полон сокровищ – как величайшая драгоценность в нём обитали Стихии и люди. Под крышей Ларца парила в высоте необъятная глазом Мать-Птица. Её крылья в частую искорку были звёздным небом мира Стихий. Под крыльями Матери порхало Дитя Жар-Птица, светлое солнышко мира Стихий, что час за часом съедает золотые яблочки – отпущенные Судьбой силы и время.

Возросший Финист плечами коснулся пределов Ларца. Под крыльями Великих Птиц покоилось далеко внизу Яйцо из чистого хрусталя и золота. Чьё оно – Жар-Птицы или самой Птицы-Матери, – того не ведают и сами Стихии мира. Яйцо – это мир с голубым небом и зелёной землей, обиталище людей. Когда оно разобьётся, случится светопреставление, и горько восплачут неведомый Дед и неведомая Баба.

«…Неведомая Баба – это я, Судьба-Доля. А неведомый Дед – это Садовник, насадивший Дерево. Всё, довольно с тебя, Финист Светлый Месяц! Большего я тебе не скажу и не поведаю. Не то тебя ни земля, ни небо не вынесут. Возвращайся!…»

Громовник едва не перерос стены Ларца. Теперь, становясь меньше, он возвращался в хрустальный мир. Маленькие облачка бежали по хрупкому небу, крохотные звёздочки суетились, водя хороводы. Одно свободное местечко оставалось и для него, Месяца-Финиста. Когда-то он Соколом парил по родному миру.

А теперь стальная ось этого мира сияла перед ним как калёная Игла, как золочёная Всеведова Молния. Молодой Громовник протянул руку, схватил Иглу-Молнию… и мир тут же переменился. Иссякло отпущенное Финисту мгновение. Синяя Вселенная стала такой, какой её видят тысячи людских глаз.

Бурей и смерчем летел Громовник по поднебесью. Копыта Чудо-Коня выбивали из облаков ливни. Булава, забытая игрушка, неведомо когда отцепилась и унеслась, пала в горы и высекла из них водопад. Как похищенный огонь, в правой руке Громовника горел Молния-меч.

Холодное небо из ярко-синего стало тёмно-серым в разводах. Небесный купол стал ниже, Чудо-Конь сбежал с облаков на землю и летел по каменистым пустыням мимо руин городов, разорённых Вихрем-Вороном. Когда Конь перепрыгивал мёртвые реки, тогда Месяц видел, как впереди за камнями появлялись и льды – средоточие Воронова царства.

Скоро среди льда замерцал свет – это Молния-меч отразился от Зимних Чертогов. Чудо-Конь перескочил дворцовые ворота и, чуть задев их копытом, сотряс стену. От грохота попадала оглушённая стража. Потёмок и Затмение, слуги Ворона, пытались схватить Чудо-Коня под уздцы, но кубарем покатились от него в разные стороны.

В руке Финиста-Месяца горел Молния-меч. Меч своим жаром плавил замковые стены.

– Солнце! Солнце! – кричал и звал Месяц. Студенцы-Морозы и Тучи-Мраки в страхе разбегались и прятались. Чудо-Конь сыпал из глаз искрами и всхрапывал дымом и пламенем.

Зазвенела и рассыпалась дверь изо льда, на порог выскочила Прея – Ненаглядное Солнышко. Месяц осадил коня, но Чудо-Конь заупрямился, не признавая Диву или вообще не замечая её.

– Не выдавай! – пискнула ему Царевна и бросилась к Финисту-Месяцу: – Сокол мой, Светлый мой, Ясный мой! – заторопилась. Сокол одной рукой подхватил её к себе на седло, Чудо-Конь растерянно заплясал под ними, Финист взнуздал его и погнал вскачь через стену.

– Всё-таки я нашёл тебя, Прея! Семи мамок дочка, семи братьев сестра… – Сокол прижал к груди свою Ненаглядную, и Чудо-Конь перед прыжком застриг ушами. – Солнце-Царевна, Краса моя Несравненная! – не выдержал и закричал Месяц.

Чудо-Конь в прыжке зацепил маковку на башне-стрельнице. Заревели невидимые струны, будто бы хором заголосили и гром, и бесчисленные реки-водопады.