М. Хрумин (но это не точно) - Привет из 70-х

По его взгляду на упитанную красавицу и по её реакции сразу стало понятно, что они знакомые, что у них, вероятнее всего, близкие отношения. Может быть, даже живут вместе или женаты. Девушка тут же прекратила улыбаться, нацепила на физиономию серую непроницаемую маску безразличия и степенно удалилась за барную стойку. Субъект нарочито хамовато опёрся о стойку, наклонил голову к подруге, что-то шепнул, кивнул в мою сторону. Снежана развела руки в сторону, округлила губки. Парень внимательно поглядел мне в глаза, пронзая их пиками своего взгляда, и мне пришлось отвести глаза. Парень толчком отодвинулся от стойки и двинулся в мою сторону.

Присев напротив меня, он помотал деревянными чётками на резинке в разные стороны; вдоль рукавов по три белые полоски. На пальцах синие неразборчивые наколки. Играя желваками, этот тип глухо произнёс:

– Свали отсюда, чучело жопоглазое, пока я тебя не отмочалил. И чтоб я не видел тут больше твою чушную морду. – Он надул пузырь из жвачки, и его скулы острыми углами выделились по бокам свирепой небритой морды.

Так меня еще никогда не оскорбляли. Стало обидно. Будь я уверен, что за него не заступятся те трое посетителей, распивавших за соседним столом, пожалуй, преподал бы ему урок. Но, заглянув в дно опустевшего стакана, я молча приподнялся и угрюмо побрёл к выходу из кафе. Тройка бородачей недружелюбно проводила меня наждачными взорами.

– Эй, гражданин! А счёт? – раздался голос официантки. Звучал он нагло и насмешливо…

Послушно оплатил выпивку и, грустно передвигая ноги, ретировался обратно на стоянку.

Я уселся впередли перед панелью управления «Ладой», сжимаемый с боков неудобным сиденьем. Тихо и недовольно вздохнул, опуская спинку до максимума. Поставил будильник на шесть утра. Мутными расплывчатыми пятнами проплывали мимо оранжевые фары несущихся мимо автомобилей и автопоездов. Грязный тент фуры по соседству трепетал от ветра; кажется, надвигалась гроза, и первые капли вестниками бури упали на лобовое стекло. Я прикрыл веки и тут же провалился в мрачную пучину безликого сна.

Из этой пучины меня резко вырвал назойливый звонок будильника; разлепив глаза и выбравшись наружу из запотевшей машины, чтобы размять кости, я увидел, где нахожусь: на ровной площадке рядом с обочиной трассы, окружённый с трёх сторон молчаливыми боками фур; порой до меня доносилась мелкая морось от трассы, по которой проносились мимо редкие грузовики. Рассвет робко пробивался сквозь толщу грязных туч, пытаясь раздуть погасшие угли, и зажечь дневной свет, и погасить фонари вдоль дороги. Ветер шумел в лесопосадке, приветствуя и призывая взбодриться. Оставалось только потянуться, зевнуть как следует и окончательно проснуться; еще бы неплохо найти туалет и почистить зубы. А, еще принять палс: желудок настойчиво требовал подкрепиться.

Когда с утренними процедурами было покончено, я развернул в голове объемную карту местности и измерил расстояние до Пензы – с разрешенной скоростью движения 130 км/час еще до полудня я прибуду на место. Знать бы, куда командующий отправит меня дальше. Знать бы все точки маршрута! Тогда я смог бы рассчитать время, требуемое для достижения каждой остановки, и сразу стало бы понятно, успею ли я к положенному времени. Но я не имел понятия, как связаться со стервецом и уточнить детали даже собственного пути. Негодяй не позволял мне хотя бы самому звонить ему (прежний номер с визитки был отключён), общаясь со мной лишь тогда, когда ему самому это требовалось. Шифровался. Перед подъездом к городу прилетело сообщение от моего невидимого руководителя с адресом встречи клиента. Инструкции велели оставить машину в подземной парковке большого торгового центра, вытащить из чемодана в багажнике коробочку с первым номером заказа и пойти прогуляться на облагороженную часть набережной реки Суры неподалеку от подвесного вантового моста, ждать, пока не явится человек, который заберет товар. Он даже не потребовал подтверждения, принял ли я инструкции к действию: видать, сильно разозлился за вчерашний срыв графика.

Проезжая по центральному проспекту, я видел архаичную разношерстную постсоветскую застройку вперемежку с малоэтажными зданиями, сохранившимися с еще более давних времен и нынче признанными объектами наследия прошлого, среди которых мелькали известковыми кубиками подлинные памятники старины, ныне мало кому нужные церкви, служащие разве что украшениями городов. Погода сохранялась на редкость мерзкая, и ненастное небо, свалившееся на обочины кучами серых сугробов, не придавало улицам какой-либо живописности: очевидно, чтобы ощутить дух древности и насладиться видами, приезжать сюда следовало летом, в тепло, и кутаться в зелень скверов и парков. Пензяки, завернувшись в темные куртки, отстраненно и угрюмо бродили по тротуарам, погруженные в мысли или в комы; сунув руки в карманы и ссутулившись, некоторые походили на больших тараканов: не хватало только усов. Ровный асфальт, испещрённый датчиками и указателями для электрокаров, облегчающих навигацию и регулирующих движение, стелился между неуклюжими зданиями широкой влажной смурой полосой.

Дальнейший путь пролегал по коридорам уродливого торгового центра, отовсюду швырявшего в глаза пестрые объявления и обращаясь через ком ко мне по имени: так нынче пытаются соблазнить потенциального покупателя. Все эти назойливые бутики и магазины с открывающимися при одном взгляде на вывеску суб-вайтами преследовали меня по мере прохождения, вызывая паралич головного мозга; каждый раз оказываясь в подобном месте, мне приходилось уменьшать отклик оптических датчиков до минимума, или вовсе их отключать, или задействовать блокирующие рекламу расширения интерфейса. С облегчением перейдя молл, вышел на приподнятую над полотном дороги пешеходную дорожку, пересек милый сквер с установленной в центре красной звездой, что отмечала завершение Второй мировой, ступил на набережную и двинулся в сторону пешеходного вантового моста над холодной, вяло несущей мутные воды, запечатанные под едва образовавшимся слоем тонкого льда, Сурой. Пакет с футляром, подписанным цифрой «1», был зажат под левой подмышкой.

Местные жители двигались вдоль берега поодиночке и сохраняли дистанцию. Понять, кто из них обратится ко мне за посылкой, было невозможно. Вдоль воды по ровной дорожке бежал парень на искусственных ногах: по сравнению с остальными, он был одет крайне легко и перебирал ногами быстро и грациозно. Где он потерял ноги? Что с ним случилось? Старая женщина, сложив узловатые запястья за спиной, медленно прошла мимо, устремив взгляд в землю. Вскоре я догнал молодую мамашу с коляской: острый носик глядит вперед, белки покрывает пелена, идет на автомате, а сознание витает где-то в других мирах. Младенец в коляске лежал с открытыми глазами и перебирал в воздухе пухлыми ручками, разглядывая пальцы. Его сознание еще ничем не было замутнено: по закону родители могли вживлять комы не раньше пяти лет. Когда мы поравнялись, наши взгляды, мой и ребенка, пересеклись, и мне захотелось произнести ему: «Готовься, малыш! Гляди внимательно своими глазами, пока они еще тебе принадлежат! Вот настоящий мир, куда ты попал!» Но я, конечно же, не стал, чтобы не вызывать подозрений.