Лора Андерсен - Тина Роджер

— И ты отправил ее на костер?

— Между прочим, не надо вешать мне лишнего, — обиделся Строггорн. — Я же ей еще и наркотическое дал выпить перед этим. Так что костра она бы даже не почувствовала. А сожгли бы ее все равно. Можно было сделать пожизненное заключение — раз она все взяла на себя, это было возможно. Только я сразу подумал, что при ее внешности, для нее это кончится бесконечными изнасилованиями, пока не замучат до смерти. Так что еще более страшная смерть. А мне убить себя она не дала.

— А просила?

— Очень убедительно. Согласна была доставить мне удовольствие в любой, удобной для меня, форме, — Строггорн нехорошо усмехнулся, эта картинка сейчас отчетливо возникла в его мозгу, и Диггиррен вздрогнул.

— И было?

— Какой ты любопытный, Диггиррен! Не было ничего. После родов на нее смотреть было страшно. Да с ней и без меня неплохо развлеклись. Как только я попытался ее убить, она испугалась до полусмерти. Я же говорю, Аолла — большая трусиха, на самом деле страшно боится боли, только пожив в Аль-Ришаде, хорошо научилась это скрывать.

— А я думал, это я один такой трусливый, — Диггиррен покачал головой, подумав про себя, как хорошо, что он родился, когда уже не было Инквизиции.

— Все люди боятся боли, поэтому меня так удивляет Тина. Но ты меня увел в другую сторону, как всегда, — продолжил Строггорн. — Попалась мне как-то одна девушка. Никакой колдуньей она не была, конечно, но невероятно сексуальное и гордое создание. Ее социальное положение вполне это позволяло — высокопоставленные родители и, как это обычно и бывало, не в ладах с церковью. Большой их ошибкой было не выдать ее замуж, но брак, который ей навязывали, никак ее не устроил: женишок был на двадцать два года ее старше, профессиональный военный, то есть — убийца, пошлялся за свою жизнь более чем достаточно, а тут — нежная утонченная женщина! Он просто на стенку лезть был готов и в ногах у нее валяться, чтобы она согласилась. Но она уперлась, ни в какую. Родителям заявила, что лучше утопится, чем за него выйдет. Понять ее, конечно, можно. Удовольствие спать с этой скотиной было минимальное. Последовал отказ. Родители ее считали, что их власти вполне достаточно, чтобы защитить дочь. Так бы оно и было, если бы ее отец ладил с церковью. Через пару месяцев, когда, казалось, женишок уже успокоился, с девушкой стали происходить странные вещи: то застынет, как статуя посреди бала, то не может ответить на простой вопрос, то забьется в истерике. В общем, как сказали бы мы с тобой: неадекватное поведение, но в то время имелось совсем другое название: одержимая нечистым духом. Грозный приговор, ведь даже когда его изгоняли, все равно после этого отправляли на костер! Отец девушки заметался, к тому времени на нее уже поступило несколько доносов в Инквизицию, в такой ситуации нужно было платить и немало.

— И он платил?

— Как ты думаешь? Единственная дочь. Сначала пытались выдать ее просто за больную, только приступы становились все чаще. Не знаю, кто ему про меня рассказал и как он на это решился, видимо понял, что шансы ее спасти в любом случае минимальные, но однажды вечером он пришел ко мне и честно объяснил, что не знает, что делать с дочерью, — Строггорн помолчал. — Между нами, из-за нее над ними всеми повис меч Инквизиции. Если он пытался защищать одержимую дьяволом, значит — сам завязан с ним. Конечно, примитивная логика, только против нее не поспорить.

— А что он хотел от тебя?

— Спастись. Как только он вошел, я сразу понял, что, по большому счету, дочь его уже не волнует, а вот своя собственная шкура — очень даже волнует. Да и положение свое терять он не хотел. Детей можно еще нарожать, а в нищете дальше жить… — Строггорн замолчал.

— И что? — от этого рассказа Диггиррену уже давно стало не до чая.

— В таких случаях только одно оставалось — собственноручно сдать ее Инквизиции. Да это еще было не все. Накладывалось наказание: пройти паломником, бичевание, посты, да много еще чего придумать можно, а суть — признать, что это из-за непокорности церкви с ней все это произошло.

— И сдал?

— Как бы Франсуаза ко мне попала? Развлечение было на полную катушку, но я решил, что для его покаяния вполне будет допустимым, чтобы он присутствовал при пытках дочери.

— Господи! Неужели ты мог это сделать? — ужаснулся Диггиррен.

— А тебе его жалко? Неужели ты не понимаешь, что если бы он плюнул на свое положение, ее можно было спасти? Но он этого не хотел, а я хотел, чтобы всю оставшуюся жизнь он мучался потом. Покаяние, Диг, должно быть настоящим. А вот девушку было жалко! Редко встретишь такое упорство. Она выдержала все пытки, Диг. Тебе не представить, что с ней делали. Много месяцев подряд, и, как ты понимаешь, девственности она лишилась в первый же день. Что для нее была бы жизнь с нелюбимым мужем по сравнению с этим!

— А при чем он здесь?

— При том. Когда он понял, до чего дошло, он ведь считал, что отец любит ее и не сдаст Инквизиции, пришел ко мне, предлагал любые деньги. Удивительно, что этот мужлан был готов все отдать, только чтобы спасти ее. Никогда не забуду, как она рыдала, когда я рассказал ей об этом — как отец предал ее, а нелюбимый жених, который хотел только ее добиться, а вовсе не таких последствий, готов был всем пожертвовать ради нее. При этом он ведь и так уже рисковал, придя ко мне. Я ведь мог его отпустить, а мог и задержать. Моя была воля.

— Все равно не понял, при чем здесь был он?

— Ты же врач, Диг. Неужели непонятно? Он подкупил слугу, и девушке подсыпали зелье, один из несильных ядов, маленькими дозами. Чтобы не отравить, а вызвать состояние легкого помешательства.

— Какая страшная история. И чем это кончилось?

— Плохо кончилось. Ничем я не мог ей помочь. Она все упиралась и не хотела признавать себя ведьмой. Единственное, что я мог — дал ей несколько свиданий с женишком.

— Неужели она его приняла?

— Приняла и простила. И несколько ночей провела с ним вместе. Первый раз он полночи простоял перед ней на коленях, плакал и умолял его простить! И это человек, убивший в бою несчетное количество людей! Правда, меня больше удивило, что он от ее вида не упал в обморок. На нее же страшно было смотреть. Я потом спросил ее, почему она осталась с ним. Она сказала, что хотела перед смертью почувствовать себя женщиной, которую любят, а не которую насилуют. Страшно жалко было ее. Так и пошла на костер, не раскаявшись.

— Ужас. Когда ты рассказываешь о своем прошлом, у меня волосы дыбом встают.

— Так ведь было, никуда от этого не деться, — Строггорн пожал плечами, допивая остывший чай.