Евгений Лукин - По ту сторону

Развод он переживал особенно тяжело. Мужья подруг уже начинали коситься с подозрением.

К концу второй недели сердечная боль чуть притупилась и Разяев начал прикидывать, как жить дальше. Видимо, по этой причине внезапное возвращение супруги отозвалось в нём не столько пьянящей радостью, сколько лёгким разочарованием. Почти возмутило.

Растерянный, он стоял посреди комнаты и смотрел, как Маруся, стараясь не поворачиваться к нему левой скулой, мечется от одной груды вещей к другой, бессмысленно их перекладывает – и говорит, говорит, говорит.

– Никогда, слышишь, ни-ко-гда не обращайся больше к этим проходимцам! – со слезой в голосе заклинала она. – Это не наше! Это всё наносное, с Запада, от сатаны… астрология, нумерология, фалеристика…

– Почему фалеристика? – оторопело спросил Разяев, увлекавшийся в детстве собирательством значков и форменных пуговиц. – Фалеристика – это ж ордена… жетоны…

– Да! Жетоны! Медальоны! Все эти твои знаки Зодиака… – Топнула ногой и заплакала. – И не смей их защищать…

– Да я не защищаю…

– Защищаешь!

Разяев подошёл к жене, взял за вздрагивающие плечи.

– Всё по-прежнему, правда?.. – жалобно спросила она.

– А развод? – угрюмо напомнил он.

Отстранилась, уставила на него тревожные стремительно просыхающие глаза.

– Снова заявление подадим…

– Не распишут. Мы по Зодиаку несовместимы…

– Узнавал?

– Узнавал.

– М-мф!.. – Пребольно стукнула кулачком в грудь. – Мерзавцы!.. – Неистово оглядела брошенные как попало вещи. – Собираемся! – внезапно скомандовала она.

– Куда?

– В Лыцк.

И, действительно, принялась укладываться. Несколько секунд Разяев оцепенело наблюдал, как Маруся освобождает большой чемодан на колёсиках от лишнего барахла.

– Какой Лыцк? – заорал он. – Какой тебе Лыцк, дурёха?

– Такой! – огрызнулась она. – Границу ещё не закрыли… И гражданство ещё можно менять…

– А квартира?

– Квартиру сдадим кому-нибудь… Куда она денется? Недвижимость – она и за рубежом недвижимость…

– А жить где будем? В общежитии для беженцев?

Выпрямилась, швырнула на пол какую-то кисею.

– Мы не беженцы, – отчеканила она с достоинством. – Мы – политэмигранты. Мы – жертвы режима. Нас насильно разлучить хотели… по Зодиаку их бесовскому… Подумаешь, развели! Это тут развели… А в Лыцке православные коммунисты у власти. Там и слова-то нет такого «развод»… Короче, завтра с утра – в консульство.

В Лыцком консульстве их приняли без очереди. Взволнованный рассказ об испытаниях, выпавших на долю четы Разяевых, был выслушан с сочувствием. Маруся превзошла саму себя: крыла почём зря хиромантию, эзотерику, гебраистику, очевидно путая её с герменевтикой, дважды ударилась в слёзы. О происхождении синяка никто не спрашивал, всё было ясно и так. Жертва режима есть жертва режима. Потом появился кто-то из высокого начальства с Орденом Трудового Красного Знамени на чёрной рясе.

– Не хмурьтесь, не хмурьтесь, – дружески ободрил он Лёху. – Самое страшное уже, считайте, позади…

– Да я не о том… – кашлянув, отозвался тот. Голова давно шла кругом, и Разяев плохо соображал, что и кому следует отвечать. – Насчёт трудоустройства… Вот я, скажем, сейчас без работы, мне всё равно… а Маруся-то у меня визажист…

Краснознамённый чернорясец устало улыбнулся.

– Поработала, поработала, я гляжу, баклужинская пропаганда, поработала… – мягко упрекнул он. – Не такие уж мы аскеты, как вам тут напели. Если хотите знать, визажисту в Лыцке дел непочатый край. Вот молодёжь наша, комсобогомол, моду завели: портреты вождей и угодников на щеках рисовать. А мы не против… Так что к Марусе вашей очередь выстроится. Будут, как говорится, подставлять левую взамен правой… А вы, хе-хе, полагали, мы сплошь в веригах ходим?..

Когда супруги Разяевы покидали консульство, очередь перед крыльцом возросла с шести человек до одиннадцати. На выходяших посматривали с завистью.

– Они ж в загсах счастливые имена за взятки регистрируют!.. – жаловалась взахлёб ещё одна жертва режима. – Есть хоть один Тит среди олигархов? Нету! Я им говорю: «Ну не нравится мне моё имя! Почему раньше можно было сменить?» А они мне: «Раньше, – говорят, – при этом расположение планет не учитывалось…» Что ж теперь из-за них век удачи не видать?

– А я нарочно приборчик купил – ауроскоп называется… – подхватил другой. – Выходит буржуин из лимузина, я на него линзочку навёл – йо-опэрэсэтэ, думаю… Ореол! Право слово, ореол! Лучик к лучику – чисто солнышко! Зуб даю, ауромейкеров целую бригаду держит! У честного человека может быть такая энергетика? В-ворюги…

– А меня на работу из-за отчества не приняли, – уныло присовокупил третий. – Раз Юрьевич, говорят, значит прагматичный эгоист. Жулик, короче…

Оставив неудачников сетовать на судьбу, взволнованные супруги вышли из обнесённого чугунной решёткой дворика на Сказо-Троицкую улицу и устремились домой. День предстоял суматошный, чтобы не сказать, сумасшедший, и, будьте уверены, таковым он и оказался. Квартиру сдали каким-то беженцам из Лыцка. Лишь поздним вечером Лёха улучил минутку и позвонил Анфисе – проститься.

– Хорошо подумал? – спросила она, выслушав до конца его не слишком связную речь.

– Я? Кто бы мне позволил!..

– Обмудок… – холодно изронила Анфиса – и дала отбой.

«А-тас! А-тас! А-тас! А-тас! А-тас!..»

Лёха Разяев ошалело огляделся. Народу на Лыцком автовокзале толпилось изрядно, однако ни единого человека в форме высмотреть не удалось. Все в штатском, что ли?

Поспешно сунул руку во внутренний карман куртки и выключил приборчик совсем.

– Цены, цены какие!.. – восторженно щебетала Маруся. – Смотри, цены!..

Супруг хмурился. Цены были пониже, но и товары пожиже.

Напротив выхода из здания автовокзала приткнулось одинокое такси. Разяев наклонился к приспущенному боковому стеклу.

– Не подскажете, где тут поблизости беженцев из Баклужино регистрируют?

– Политэмигрантов! – возмущённо поправила Маруся.

Шофёр, мрачный усатый детина, чем-то похожий на Феликса, только раза в полтора крупнее, выбрался из машины и молча указал на сияющий неподалёку куполок под красной пятиконечной звездой.

– Видишь? – торжествующе говорила Маруся, катя подпрыгивающий на стыках плитки колёсный чемоданчик. – Просто взял и показал! А в Баклужино посадил бы в такси и полчаса по городу колесил…

Муж отмалчивался – его чемодан на колёсиках был куда объёмистей и тяжелее.

– Исповедальную карту предъявите, пожалуйста…

Разяев вскинул глаза. Перед ними стояли трое в чёрных рясах. У каждого на шее повязан алый пионерский галстук. Два рослых паренька (видимо, братья-близнецы) и, разумеется, ясноглазая пигалица. Куда ж без них!