Ольга Хомич-Журавлёва - Жатва. Сборник повестей и рассказов

– А кому ещё, Сём? Каждый раз в редакции, я пошевелиться не могла, когда краем глаза видела – как ты на меня смотришь… Детский сад… Дураки мы с тобой. И теперь – почти два года ломали комедию. Если бы не операция, так, наверное бы и состарились…

Поцелуй был долгим… долгим, и шум крови в висках стучал в унисон с каплями капельницы – тук, кап, тук, кап, тук…

Небывало сильный, порывистый, почти ураганный ветер со свистом просачивался сквозь пластиковые окна в палату. Там, по другую сторону стекла, началось настоящее светопреставление. Едва наступивший рассвет резко сменился глубокими сумерками. В тёмных, низко опустившихся густых облаках, угрожающе затянувших небо, постоянно полыхали молнии, но дождя всё не было. Кроны деревьев перед окнами нещадно трепало во все стороны, то и дело слышался угрожающий треск, и мимо окон временами пролетали оторванные ветви…

Ильмера натянула на ноги нелепые белые эластичные операционные чулки и сидела на кровати в ожидании операции. Семёна попросила не приходить – ей невыносимо было видеть отчаяние любимого человека.

– Карелина! На выход!

Ильмера вздрогнула – ну вот, за ней и пришли. За дверями палаты стояли две одутловатые хамоватые санитарки, тут же засунувшие в халаты тысячные купюры, протянутые Ильмерой, а так же высокая каталка, которая доставила девушку на верхний этаж девятиэтажного диагностического центра. Длинный тёмно-зелёный коридор и множество дверей, за которыми одномоментно проходило несколько десятков операций. Ильмере стало немного жутко – это сколько каждый день, каждый час операций по извлечению опухолей?! Там, за стенами больницы, она даже представить себе не могла подобных ужасающе-грандиозных масштабов болезни… А может быть в стране эпидемия, но о ней молчат?.. «Надо репортаж написать – рак наступает», —подал робкий голос в смятённом мозгу журналист.

Из дверей то и дело выскальзывал персонал и, с почти беззвучным шуршанием прошмыгнув мимо, исчезал – то в проёмах дверей, то в темноте коридора. Было ощущение, что люди просто растворялись в воздухе.

Ильмера смотрела в потолок, думая о разном – и о том, что операционный этаж гораздо выше остальных, хотя с улицы все этажи одинаковые, и что ремонт здесь не делали, пожалуй, со сталинских времён, а может и с дореволюционных, и о прошлом…

Вся её жизнь проносилась мимо – воспоминания обрывками вспыхивали и гасли, и отчего-то все они были безрадостными, словно ничего хорошего в её жизни и не было – все самые неудачные моменты жизни, словно с укоризной указывали ей – не успела, не сказала, не помогла, не смолчала, не… не… не…

Казалось, Ильмера лежала вечность в мрачном коридоре. Но вот ближайшие двери открылись, и каталка въехала в операционную, затем крепкие руки санитарок, словно неживой груз, переложили её на железные пластины операционного стола, резко пронзившие голое тело ледяным холодом металла. И даже простынёй не накрыли…

Ильмера ощутила, что она перестала быть человеком, которым была ещё секунду назад, там, за дверями.

Значит она теперь – просто мясо, лежащее на разделочной доске… Просто мясо…

Юркая, безликая медсестра крошечного роста сделала первый укол. Теперь мозг журналистки, попавшей в совершенно иной мир, с беспристрастностью исследователя констатировал каждую деталь происходящего. Он с изумлением отмечал, что стены и потолок зала… раздвинулись. Потолок стал высоченным прозрачным куполом, сквозь который было видно глубоко черное звёздное небо… но ведь сейчас день! Стены с громадными витражными окнами резко исказились, и теперь вместо гладкой поверхности они представляли собой грубо обработанные наросты – можно было подумать, что стены просто обляпали кусками глины, а затем закрасили зелёной краской.

Зашёл анестезиолог, сел в изголовье операционного стола, зажал голову Ильмеры металлическими зажимами. Кто-то в это время бесцеремонно пристегнул к столу её ноги, и, раскинув руки в стороны – на запястьях застегнул металлические же наручники.

«Распяли меня как на кресте… Почему так жестоко-то? Словно я заключённая в каземате».

Развернулась от соседнего столика с несколькими шприцами и медицинскими приборами медсестра – громадная, как гренадёр, сжала руку у локтя и одним выверенным движением с хрустом вогнала толстую иглу в запястье, выше наручников. Пошла по вене ледяная жидкость…

– Карелина, вы меня слышите? – равнодушный голос анестезиолога начал звучать словно издалека.

– Да, слышу.

– Посчитайте до восьми.

– Один, два, три… – язык онемел, прилип к нёбу, тело стало невесомым… и было ли оно вообще… Но Ильмера почему-то ещё слышала и видела всё, что происходит вокруг. Отчего-то воздух наполнился светом… как же ярко включили свет!

– Что это?! – вскочила с необыкновенной прытью громадная медсестра, – почему это животное светится?

Анестезиолог усмехнулся:

– Успокойтесь немедленно! Странно – вас разве не предупредили, что сегодняшний пациент – Сияющее?

– Предупредили… но я думала, что просто пошутили…

– Серьёзнее надо относиться к своим обязанностям – внимательнее читать задания…

– Простите, виновата. Я тут с чертовской текучкой себя не помню.

– Пошла вон, идиотка, – зло зашипел анестезиолог.

И тут Ильмера поняла, что она слышала не человеческий голос, а именно шипение, словно только что общались две змеи. Но она явно понимала речь, которая отчётливо звучала в мозгу…

Неожиданно окружающая действительность исказилась окончательно – словно с глаз спала пелена и проступила совершенно иная реальность.

Зал стал ещё огромнее, вместо привычной операционной лампы над ней висел ноздреватый полуржавый прожектор. А анестезиолог… над Ильмерой склонилось безобразное существо с кожей грязно-зелёного цвета, напоминающее рептилию, скрещенную с лемуром. Он, не мигая, смотрел на Ильмеру огромными жёлтыми змеиными глазами размером с куриное яйцо, но она не чувствовала страха – наоборот, Ильмера поняла, что он сам боится её – даже в беспомощном состоянии она была преисполнена решимости победить всех и вся… правда, ещё не знала – как.

– Существо, ты меня видишь и слышишь. Забавно. Никогда ещё я не видел Сияющих.

Краем глаз Ильмера увидела, как со щебетом-шипением в зал вбежали две девушки-рептилии – меньше, чем полтора метра ростом. Они замерли, глядя на сияние, которое исходило от тела девушки, распятой на операционном столе.

– Ух ты! – прошипели обе, попутно с глубоким поклоном распахивая обе створки массивных чёрных металлических дверей, которые ещё минуту назад виделись Ильмере обычным белым пластиком.