Пол Андерсон - Танцовщица из Атлантиды

Остановись, сказал он себе. Почитай предков, слушайся князя и исполняй его волю, как исполняют твою волю члены семьи, мудро веди свои дела. Кто знает, что ждет тебя в грядущем?

И вихрь подхватил его.

Снова настала пора Эриссе отправиться к вершинам в одиночку.

Она сама не знала, что за сила посылает ее туда. Возможно, шепот Богини или, если это кощунство, другого, младшего по чину божества — правда, в этих путешествиях видения ее не посещали. А возможно просто хочется побыть хоть недолго наедине с луной, солнцем, звездами, просторами и воспоминаниями. В такие минуты и дом, и Дагон, и широкие поля и леса, и милая обуза детей представлялись ей рабской конурой, из которой надо немедленно бежать. И так сильна была эта тяга, что нельзя не признать ее божественной. Понятно — это жертва, которую она должна приносить снова и снова, чтобы очиститься для Воссоединения, которое было ей обещано двадцать четыре года назад.

— Завтра на рассвете я уйду, — сказала она Дагону.

Тот знал, что возражать бесполезно, но добавил своим обычным спокойным голосом:

— Возможно, как раз в это время вернется Девкалион.

На мгновение она смешалась, подумав о рослом капитане, ее старшем сыне. Тот бывал в море чаще, чем на острове, да и это время проводил в основном с красавицей-женой и детьми либо с приятелями — дело понятное. Но он так похож на своего отца…

И еще она вспомнила, как Дагон всегда был добр к мальчику, своему приемному сыну. Конечно, большая честь — воспитывать дитя бога. Но у Дагона эта доброта шла и от души. Эрисса улыбнулась и поцеловала мужа.

— Если вернется, налей ему целый ритон кипрского, чтобы выпил за меня, — сказала она.

Зная, что ее не будет несколько дней, Дагон был особенно пылок этой ночью. Другие женщины никогда не интересовали его. Хотя, наверное, были и такие в чужих портах во время его торговых плаваний, да и она порой в его отсутствие принимала мужчин, но с тех пор, как он отказался от разъездов и занялся посредничеством, они принадлежали только друг другу. Но нынче ее мысли были направлены к горе Атабирис и на четверть века назад.

Она проснулась еще до того, как поднялись рабы. В темноте взяла головню из домашнего очага и зажгла светильник, умылась холодной водой, чувствуя, как кровь начинает бежать быстрее, оделась по-дорожному и опустилась на колени перед домашним алтарем. Изображение Богини было искусно выполнено самим Дагоном. В неровном свете лампы Госпожа Двойной Секиры, держащая на руках божественного сына, казалась живой, а за спиной ее, в стенной нише, словно бы открывалось окно в Бесконечность.

Помолившись, Эрисса стала собираться в дорогу: надела длинную юбку и вязаную кофту с открытой грудью, обула крепкие сандалии, волосы связала узлом на затылке, прицепила к поясу нож и сумку с припасами. Поела хлеба с сыром, запила чашкой вина с водой. Тихонько, стараясь не разбудить, вошла в комнаты к детям и поцеловала их. Два мальчика и две девочки в возрасте от семнадцати (скоро невеста, о, девственная Бритомартис, тот самый возраст, когда бог избрал ее!) до пухлой трехлетки. И лишь в дороге сообразила, что не попрощалась с мужем.

В синих глубинах запада еще горели несколько звезд, но восток засветлел, засверкала роса, защебетали птицы. Их дом находился на окраине города, недалеко от гавани, так что густые заросли фиговых, гранатовых и оливковых деревьев быстро скрыли из виду всякое жилье.

Когда она выбрала место для дома, Дагон колебался: «Лучше жить в городе, под защитой стен. Год от года растет число пиратов, а здесь нам никто не поможет».

Она грустно засмеялась и сказала твердо и решительно: «После того, что мы пережили, дорогой, нам ли бояться пиратов?»

Диагон был не из робких сухопутных жителей, что идут на поводу у женских желаний, и ей пришлось объяснить: «Мы построим надежный дом и наймем надежных людей, чтобы его защищать. Любое нападение мы сумеем отбить и вызовем дымовым сигналом помощь из города. А для того, чтобы вырастить священных быков, мне нужно много-много простора вокруг!»

Дом остался позади, она шла по тропе вдоль луга, на котором паслось ее стадо. От травы поднимался пар, одни коровы дремали, к щедрому вымени других неуклюже прильнули телята. И Отец Минотавров был здесь — он стоял под высоким деревом, верхушка которого уже осветилась первыми лучами. Эрисса остановилась на мгновение, залюбовавшись его великолепными рогами. Кожа у быка пятнистая, как травяной ковер в тенистом лесу, мышцы движутся под ней мягко, словно морские волны в штиль. Господи! Ей до боли захотелось исполнить священный танец.

Нельзя. Бог, от которого она зачала Девкалиона, отнял у не право служить танцем Богине, а право обучать танцу молодых у нее отняло само время.

Раб, пасший свиней, почтительно поклонился Эриссе. Она на ходу благословила его, хотя, строго говоря, не имела права этого делать: ведь она была никакая не жрица, а просто мудрая и искушенная в медицине и магии женщина.

Но и мудрой женщине не обойтись без божественной помощи, поэтому Эрисса и решила восстановить здесь, на Малате, некоторые обряды древних культов: ведь она сама в девичестве танцевала с быками для Госпожи и оставалась ей верна даже после того, как ее избрал бог — да, для людей она была чем-то большим, чем знахарка.

Дагон, например, особенно в первые годы, крепко побаивался ее и считал источником своих торговых удач. Эрисса улыбнулась, вспомнив об этом.

Она уходила все дальше и дальше в глубь острова. И вскоре оказалась в древнем сосновом бору. Здесь, на высоте, под душистыми кронами, уже начинала чувствоваться осенняя прохлада. В полдень Эрисса отдохнула и подкрепилась возле быстрого ручья. Ручей впадал в пруд, и Эрисса могла бы там поймать пару рыбешек и съесть их сырыми, если бы правила алтаря Богини не запрещали ей вредить живому.

Когда стало уже смеркаться, она достигла цели — пещеры на склоне самой высокой горы Малата. Неподалеку отсюда в хижине жила сивилла-прорицательница. В качестве подношения Эрисса отдала ей подвеску из северного янтаря, в котором застыл навеки жук. Это был весьма дорогой подарок, поэтому сивилла не только помолилась за Эриссу перед всеми тремя богинями, чьи изображения стояли возле входа в пещеру — Бритомартис-девственницей, Реей-матерью и Диктинной Помнящей и Провидящей, — но и провела ее за завесу, к источнику и его Тайне.

В хижине было вдоволь припасов, доставляемых местными жителями. После ужина сивилла собиралась посплетничать с гостьей, но Эрисса была не в настроении. Спать легли рано.

Эрисса снова поднялась засветло и с рассветом была уже на горном склоне.

Здесь, в торжественной тишине и одиночестве, она могла вволю поплакать.